Мы вдвоем с фельдшером повисаем у него на руках, пытаясь не то чтобы вырвать из рук скалку, а хотя бы смягчить силу ударов. Бесполезно. Несмотря на то что оба были ростом 190–195 см, мы отлетели, как котята. Последний удар сопровождался звуком раскалывающегося черепа. Все. Кома. Срочно на носилки, в стационар. Когда в приемном покое я пытался объяснить хирургу, что такую травму человек нанес себе сам, то как на больного смотрели на меня. Тут есть один минус я не проследил, выжил ли больной. Если и выжил, то инвалидом. Свой генотип по свету разносить наверняка не будет.
Невообразима человеческая жестокость. Читаю в истории болезни запись терапевта:
«Изо рта – запах алкоголя, походка шаткая, в позе Ромберга не устойчив. Диагноз: «закрытый перелом правого бедра».
С самого утра в отделение реанимации пытается пробраться парень лет 25. Спрашивает про некоего пациента, поступившего к нам накануне с огнестрельным ранением. Но у нас строгий приказ начальства – к больному никого не пускать и информации о его состоянии никому не давать. Кроме компетентных органов. Якобы злодей, подстреливший клиента, – сотрудник милиции. Пытаюсь объяснить посетителю, что вход в реанимацию запрещен, но тот начинает завывать о свободе прессы, про какой-то закон о печати, размахивая удостоверением корреспондента одной из центральных газет. Пытается под моей рукой пролезть в полуоткрытую дверь. Толчок в грудь, щелчок автоматического замка. Вопли продолжаются за закрытой дверью. Но товарищ оказывается весьма инвазивным и своей настойчивостью корреспондент заслуживает уважения. Изучив на первом этаже план эвакуации при пожаре, и раздобыв белый халат, проникает в отделение через черный ход. Тут без помощи охранников было уже не справиться. Совместными усилиями корреспондент выставляется на улицу.
Становится интересно, чья это персона вызывает такой интерес прессы. Жертва милицейского произвола лежит привязанная к койке, с отстреленной мошонкой. Бомж. Еще не отошел после наркоза и бесконечного запоя. К интервью пока не готов. И вид настолько непрезентабельный, что демонстрировать центральной прессе нельзя. Позор для имиджа больницы.
Оставим опрос на вечер.
Но к вечеру опрашивать не пришлось. Ситуацию разъяснил знакомый опер. Было так. Наш бомж жил зимой в пионерлагере. Кормил собак, убирал территорию. Охранником там подрабатывал сержант милиции. Пару дней они вдвоем пили. Стало скучно. Решили поспорить, что сержант с двух метров попадет из своего «ПМа» ему в голову. На что спорили – пока следствие не выяснило. Но сержант проиграл. Промазал. Поставив бомжа к стенке, с двух метров отстрелил ему яйца. Хоть жизнь и вне опасности, зато гарантировано, что своим генотипом наш бомж не будет мусорить по свету и он умрет вместе с ним.
Бомж, похоже, особенно не заметил увечья. По крайней мере на его профессии и образе жизни оно не отразится. Не яйцами же он территорию подметает.
Жил на свете один психопат-истерик. И развлекался он тем, что регулярно прыгал из окна с третьего этажа своей квартиры в «хрущевке». Встанет на подоконник, на публике, естественно, крикнет родным:
– Прощайте!
И прыжок вниз. Ну все знают высоту потолков в «хрущевках», при хорошем навыке можно легко прыгать и с четвертого. Навык у нашего пациента был. За несколько лет только раз подвернул лодыжку. Психиатрическая «Скорая» к нему на вызовы ездить уже давно устала, а упрятать в дурдом надолго не удавалось. Психопатия – пограничное состояние. И вот однажды «Скорая» была где-то рядом и успела подъехать к тому моменту, когда он еще на подоконнике стоял и прощался с родней. А в бригаде у психиатров всегда, почти всегда, трое здоровенных мужиков. Один подскочил к окну, и когда пациент уже был в прыжке, схватил его за голень. Держит одной рукой. Тот висит вниз головой, матерится. Фельдшер кричит: «Ребята, помогите, не удержу». А кухня метров пять, и окошко в старых хрущевках – щелочка, только боком пролезешь. Пока второй к окошку протискивался, первый и не удержал. Короче, психопат аккуратно вошел головой в бетонную отмостку. Как говорят – череп в трусах оказался. Но у родственников почему-то претензий не было. Никто никуда жалоб не писал. Хотели ж помочь. Помогли.