Ангел

Часы в помещении показывали семь сорок утра. В помещении отдела связи и слежения царила лёгкая паника. Осциллограф сходил с ума уже битый час. Его табло покрывали непрерывные сполохи, словно на шкале работающего в ритме «поп» эквалайзера. Зевающий и поёживающийся Брэндон Дик, сержант армии, старательно крутил рукоятки настройки, но картинка не менялась. Будто воздушное пространство планеты, прощупываемое чуткими приборами, танцевало пьяный брейк, разнуздано и самозабвенно. Никакие принимаемые лучшими специалистами Центра оперативной связи на РЛС меры не давали результата. А недавно замолчала и связь. Вся и сразу. Любая. Сигнал отсутствовал. Мобильные телефоны не находили сети…

Тогда Дик, на несколько мгновений задержав руку у тумблера и старательно провентилировав лёгкие, включил резервный микрофон дальней аварийной спецсвязи. Так диктовала инструкция, и Брэндон не собирался отступать от неё ни на йоту. Набрав в грудь побольше воздуха и стараясь, чтобы голос прозвучал решительно и тревожно, он чётко рявкнул в мембрану:

— «Снежный Орёл», ответьте! Говорит «Полярная Сова»! Ситуация номер один! Повторяю, — ситуация номер один! Отсутствие контроля над воздушным пространством квадрата… — Брэндон диктовал тщательно и чётко, следуя накрепко заученным инструкциям.

Голос его, слегка искажаемый допотопной одноканальной техникой, тем не менее десятками лет служащей верой и правдой в экстренных ситуациях, когда накрывалась тазом радиочастотная и прочая связь, подхватывался попутно по нарастающей другими далёкими операторами. И нёсся дальше по обычным бронированным подземным кабелям к конкретной точке назначения — Главному Пункту командования ВВС и космическим силам НАТО.

Передатчик откашлялся и сонно захрипел:

— Говорит «Снежный Орёл». Вас понял, «Полярная Сова». Повторяю, вас понял…

Его ближайший «сосед» старательно и дословно подтвердил полноту полученного им сообщения согласно всего начального текста.

Спустя некоторое время по такой же обратной согласованной цепочке должны прийти указания к действию, либо определённые рекомендации и решения, а пока можно расслабиться и наконец-то спокойно приготовить себе кофе.

Брэндон расслабленно отложил в сторону наушники, потянулся до хруста, встал и подошёл к кофейному аппарату. Перед ним уже суетился пузатый Робинсон.

В его руках дымилась огромная персональная чашка двойного «эспрессо». Отхлёбывая из неё, толстяк сделал неопределённый приветственный жест рукой и замычал, дуя в напиток:

— Слышь, Брэндон…, у меня такое впечатление, что кто-то намеренно сыплет нам соли в стакан. Где-то, кто-то, что-то… явно испытывает, а у нас тут из-за этого весь бардак и творится. Сто пудов даю! — При этих словах Джим отхлебнул и недоумённо уставился в чашку. — Бурда какая-то сегодня, а не кофе… Кто засыпал его вообще в аппарат?! Ноги бы тому вырвал! И где закупили такую низкосортную дрянь?

Годами сохранявшаяся к этому человеку неосознанная, подспудная антипатия, как правило, не позволяла Дику поболтать с ним и посетовать на жизнь, однако сегодня ему вдруг захотелось быть добрее к тупому бедолаге Робинсону. Почему бы и не перекинуться парой фраз, пока есть немного времени?

Не успел Дик в ответ открыть рот, как в помещение с треском распахиваемой двери влетел чем-то жутко взволнованный дежурный отдела коммуникационного контроля:

— Джим, тебе нужно срочно пройти в радиоцентр. Там что-то с радистом — «слухачом». Не поймём: то ли апоплексический удар, то ли инсульт… В крови вся башка… Рация молчит, словно сбой какой-то. Замени там, пока его осмотрит медик, да попробуй настроить волну.

Разочарованно крякнув, Робинсон поставил на край стола едва початую чашку с кофе и принялся не спеша оправлять мятую униформу и приглаживать свои вечно жирные волосы, словно шёл он не по тревоге, а на свидание к жене генерала.

За эту неуместную при столь вечно сальном виде «франтоватость» реально ухоженный, но неженатый Дик так же недолюбливал состоящего в браке неряху Робинсона. Словно тот считал себя красавцем, каких свет не видывал.

Переходя в течение смены из отдела в отдел по делам службы, Джим подолгу прилизывался перед зеркалом, словно дома оно у него отсутствовало напрочь. При этом он уделял своей внешности столько времени, словно чистоплотность была у него в крови. На деле же он всегда выглядел чуть чище лесного кабана по дождливой осени.

Впрочем, ему всё сходило с рук — и постоянный неряшливый вид, и некоторая неторопливость движений и действий, поскольку Робинсон был гражданским специалистом, а не кадровым военным, как, например, он, Дик.