Ангел

Но когда на свет появилось отливающее странным серебристым металлом «яйцо», размером с крупную лосиную голову, среди них прокатился потрясённый вздох изумления. Не ведая и не понимая до этого, зачем они разбирали склон лесной скалы, подчиняясь лишь указанием сильно взволнованного, почти разгневанного отчего-то отца, теперь они были изумлены и словно обрадованы его находке. В их глазах отражалось какое-то неосознанное торжество. Словно они, помимо своей воли, оказались причастны к чему-то великому, нетленному. И хотя они не знали истинного величия найденного, по внешнему виду раболепно разглядывающего предмет главы они поняли и решили, что действительно нашли нечто удивительно ценное, чему мало есть достойного для сравнения в целом свете. И что право владения каким-то неведомым образом было закреплено за их родом очень давно. Уж больно точно привёл их к этому месту отец, словно знал о нём всю свою долгую жизнь. Несмело и осторожно вынул Кафых из плена растерзанного «кокона» этот предмет, и не удержался, прижал его благоговейно к груди. Замер, уйдя мыслями в безмолвные благодарные речи…

…Обратный путь для них будет нескор. Требовалось непременно выполнить волю Пра и отнести его к указанному Им месту. А потому Кафых немедля послал самого старшего и среднего из своих сыновей домой за провиантом и кое-какими вещами для всех. Путь предстоял неблизкий, и пускаться в него неподготовленными было глупо. А поскольку нести с собою в становище Великий Камень, который, очевидно, и покоился внутри «яйца», либо идти с ним ещё куда-либо, кроме как исключительно к урочищу, пророчество и наставления самого Хаара запрещали, то глава рода решил: ждать возвращения детей именно здесь. Чтобы отсюда ж и тронуться в далёкий путь.

Он, не выпуская из рук драгоценной находки, приказал сыновьям разбить временное пристанище, собрать хороший костёр, и вообще, — подготовиться к «холодному» ночлегу; после чего устало и с чувством исполненного долга присел, обнимая и баюкая руками Хранилище, и закурил смесь табака и чейрын-травы. Потом устроился поудобнее на срубленном лапнике, прислонился спиной к скале, закрыл мечтательно и глаза и, раскачиваясь телом, предался своим размышлениям и воспоминаниям о том, что говорил ему его прадед. Обо всём удивительном, творящемся за тонким Небесным Одеялом; о том, что живущие под ним люди так и не знают толком ничего о величии и странностях другого, такого незнакомого им, мира…

…Я чувствовал себя так, словно участвовал в конкурсе верёвок. Витых, скрученных, перевитых, распущенных и завязанных в морские узлы. И занял исключительно первые места во всех номинациях. Никогда ещё со времени своей «новой» жизни мне не довелось испытать неприятных ощущений. Это было первым, и походило на то, как если б меня прокрутили с неделю в центрифуге. Меня немного шатало, ломило всё моё тело. Голова вытворяла такие выкрутасы, словно ей играло в футбол стадо неумелых слонов, больше топтавшихся по мячу, чем пинавших его.

Правда, спустя буквально полторы минуты, как мне показалось в своём субъективном ощущении времени, всё это начало пропадать, и я внезапно обнаружил себя стоящим перед кучкой насмерть перепуганных бедолаг, взиравших на меня с разных точек своего песчаного «ложа». Насколько я мог судить, их отправило в «разлёт» в момент моей материализации, а потом я ещё какое-то время брёл уже прямо на них. Не знаю, не помню я этого, однако если это именно те, кто мне нужен, значит, на свете всё не так уж плохо технически устроено. Очевидно, волшебство, если можно так назвать всё, что меня окружало с первых секунд появления в этом времени, работало куда точнее и безотказнее живущей самостоятельной, но непонятной даже её создателям жизнью, земной техники. И меня швырнуло прямо к цели. Слава Богу, что не настолько точно, чтобы приземлиться им ногами прямо на головы. И вот ещё одна странность — после того, как я побывал внутри сферы, у меня осталось подсознательное ощущение того, что она теперь «завязана» на меня так же, как и всё остальное, что я имел или к чему прикасался. Как верный пёсик, — стоит только свистнуть…

Не могу сказать, как я сам в тот момент к этому отнёсся, потому как именно в это время первая и весьма упитанная фигура, гордо стоящая на карачках посреди этого песчаного царства, набитым до отказа песком ртом уверенно пропищала мне куда-то в область голени:

— Этого просто не может быть… Физика тела не может позволить такие выкрутасы с живой материей… Мираж.

Затем фигура оглушительно чихнула, разметав вокруг жирного сыра бледного лица целое облако песчаной пыли и едва не оторвав себе этим чихом голову. Затем послала кому-то смачное проклятье и уже спокойно, но совсем уж глупо, спросила:

— Ты дух? — и в ожидании такого же тупого, я думаю, ответа она обалдело уставилась на меня запорошенной до самых бровей круглой растерянной моськой.