Ангел

…Когда я разворотил створки до такого состояния, что сквозь зияющие в них рваные и резаные проёмы, что вырубил я в форме двери, можно было маршем проводить небольшие броневики, из них мне на грудь кинулась визжащая и клокочущая горлом тварь. Ещё не успевая даже сообразить, что делаю, отрываю от себя и разрываю это прыгающее и извергающее потоки слизи и гнили недоразумение преисподней пополам. Потом бессознательно рву что-то попавшее под руки ещё и ещё раз… и к моим ногам покорно опадают подрагивающие тающим холодцом куски перекисшей плоти. Спиною чувствую какое-то движение, и резко оборачиваюсь. Сгрудившись в начале коридора, привлечённый шумом, воплями и треском люд взирает на меня и на склизкие останки дела моих рук с суеверным ужасом. Кого-то вырвало, ещё и ещё…, и топот не одной пары ног будоражит могильную тишину коридора. Куча дерьма у моих ног отчаянно шевелится и смердит, совсем не добавляя картинке идиллии. Мне приходится занести над нею ногу. "Крак!" — сказала удивлённо голова, череп которой держался невесть каким образом за счёт естественного сцепления отдельных сегментов, его составляющих. Соединяющие его силы давно ослабли, и выгнили хрящи и ткани, а потому башка разлетается из-под ноги лопнувшей ягодой винограда, разбрасывая по стенам и в сторону онемевших от подобного зрелища граждан перебродивший, водянистый гнойный кисель мозговой ткани, замешанной на тухлой сукровице. Кто-то истерически заорал, кого-то уже там понесли… Какофония нестройного блеянья мужчин и верещанья бьющихся в падучей женщин нарушается лишь успокаивающее бормотанием Фогеля, пробирающегося сюда сквозь онемевшую толпу:

— Господа, не нужно так пугаться… Я же говорил, что он — не обычный человек… — Завидев это, Герхард бледнеет сам, и едва не падает в обморок. Лишь оперев руку о стену, ему удаётся устоять на ногах.

"Необычный человек", растоптав слизняка, наконец пытается рассмотреть, что же попрала его нога. Если судить по останкам, когда-то это был мужчина небольшого роста и плотного телосложения. О возрасте судить было трудно, — процесс разложения так сильно изменил тело, что определить его годы было затруднительно. Лица в силу понятных причин мне увидеть не дано. Я озадачен. Рядом уже слышится тяжёлое посапывание Чика. По-моему, ему всё равно, — что запах роз, что трупный навоз… Толстокожесть у него на высоте. Парень уже присел на корточки, всмотрелся…

— Знаете, весьма похоже на Спящего. Я читал нечто подобное когда-то. У меня даже были кое-какие собственные мысли о природе такого явления. И теперь, когда я вижу это в реалии, мне кажется, что они не лишены оснований. И вот что мне не нравится в той книге, Аолитт… Там, где эти возникают эти твари, весьма скоро появляются и некие существа. Их там кличут как…

— Сильные. Так и кличут. — Не знаю, что он имел там ввиду, но я закончил фразу за него. Глубины не принадлежащей мне памяти полны и такого рода сведениями. Я никогда не слыхал о таком ранее, и не видал в глаза этих разложившихся, но странным образом живых существ, но словно знаю о них абсолютно всё. Будто вынырнувшая из тумана раскалённая игла пронзает мой разум, вливая в него горячие жидкости нужного знания. Если бы кто только при этом ещё знал, как устал я от этой, чуждой мне памяти и не собой проживаемой жизни…

— Мне тоже всё это не нравится, Чик. И при этом не знаю, что же больше. То ли то, что Роек ушёл вместе со «сторонами», то ли эта вот странная субстанция…, - показываю на месиво костей и постепенно распрямляющихся в тягучую "свиную корку" обрывков кожи у моих ног. Омерзительное зрелище, надо сказать. Даже для моих нервов. А американцу, похоже, на него наплевать.

Нортон поднимается и говорит, кивая на то же самое, что имел ввиду я, обращаясь то ли к себе, то ли к струхнувшему сообществу за его спиной:

— Радует то, что Аолитт с нами. Я не хотел бы стать ужином у этой…жабы…