Ангел

…Человек привыкает ко всему куда быстрее животных. Не прошло и полутора часов, как из не совсем ещё выветренного помещения, завернув гниющие тела в простыни, уже вытащили три с половиной десятка трупов, стащенных последним тем буйным и несдержанным «смотрителем» убежища зачем-то в одну комнату. Поохав и поахав, поартачившись для виду, почти все вошли в убежище. Здесь было собрано слишком многое из того, в сём нуждались, чтобы корчить из себя оскорблённую добродетель и «элитарную» брезгливость. Жадность, голод и нужда — лучшие лекари против отвращения и страха. Алчущему наживы не претит срывать с гнилого мяса дорогие побрякушки или вылавливать из выгребной ямы кейс с деньгами. Голодному и смертельно мёрзнущему ничего не стоит сорвать одежду с полуторанедельного трупа и наесться кислого, прелого хлеба из его влажных карманов. Мне доводилось видеть такое в своей прошлой жизни, где-то на одной из давно отгремевших и потому забытых миром войн, если верить смутным обрывкам моих снов и личных воспоминаний. Лишь десять минут молча ходили по небольшому пространству бункера горестно и брезгливо зажимающие рты толпы. А потом кто-то открыл дверку в один склад, в другой… Удивлённо присвистнули наиболее рачительные в прошлом хапуги и радостно залепетала пара впечатлительных скопидомов… И началась деловито-счастливая суета. Готов держать пари, что через пару дней двери примут вполне обороноспособный вид. Починят, заварят, заклепают… И останутся здесь, привыкая к стойкому запаху смерти. Всё это — оборотная, естественная сторона искусственно выработанных условностей поведения. Когда присутствует изобилие — животный вид "воротит нос" и капризничает, играя в "культуру поведения". А на пороге вымирания не до вальсов с бокалом шампанского в руках и розой во рту.

Подавляющее большинство индивидуумов и особей в корне меняют собственные прежние предпочтения и образ поведения. Сообразно обстоятельствам. И вряд ли стоит расценивать это как падение устоев. Вид стремится выжить. Уцелеть любой ценой. Чик вместе с двумя какими-то мужиками уже залезли наверх, под самый потолок, и оживлённо споря, изучали хищно замершие на широком бетонном карнизе станины пулемётов. Бегло осматривали систему спаренного открывания скрытых в плитах перекрытия бойниц. Я усмехнулся. Теперь ненависти к ним, убившим несколько недель назад столько невинных, нет и не будет в помине. Не пройдёт и часа, как их перезарядят, смажут — и нарекут Надеждой и Опорой общины, любовно поглаживая стволы, посматривая в узкие бойницы и беспрестанно проверяя и смазывая панель управления…

Таковы все мы, пока люди. Пока кто-то или что-то ещё, кроме размеренной поступи всесильного времени, не сделает из нас бестелесную оболочку. Надутый ветрами забытья мочевой пузырь, наполненный непомерным грузом несомых к искуплению грехов и страстей. Взлететь бы, воспарить легко и радостно в свободном полёте…, хотя бы и в таком сосуде. Так нет же, слишком велик для многих балласт. Скитающиеся, неприкаянные души — это не отвергнутые, и не те, кого не простили и не приняли. Это те, чья наволочка с булыжниками прижизненных поступков и валунами подлых душевных качеств, надёжно прикованная им за лодыжку, не позволяет дойти до цели ввиду того, что её обладатель просто не в состоянии сдвинуть её с места. Вот и орёт душа, вот и стонет, вздыхает и хохочет в безумном бессилии своём ночами, пугая неразумных живых… Явиться-то приказано, ослушаться-то невозможно. А вот дойти с такой тяжестью… Воистину блажен тот, кто при жизни бережно, продуманно и рачительно пакует свой крохотный узелок, свой будущий крайне небольшой «багаж»…