Ангел

Он не замечал, как проходят они новыми местами, двигаясь словно в бреду и монотонно переставляя ноги. Временами ему мерещилось, что он остался один, и тогда ему хотелось закричать, позвать своего проводника. В самый последний момент, когда воспалённый разум готов был уже сорваться и заскользить в пучину паники, он начинал видеть спину молчаливо идущего впереди анаггеала. Питер радостно и самозабвенно прибавлял шаг, несмотря на всё возрастающую боль в мышцах и недостаток воздуха в лёгких, чуть не вприпрыжку догоняя своего поводыря. Совсем как малый ребёнок, обрадованный появлению в пустом переулке спрятавшегося от него, шутки ради, родителя. Тогда его сердце ликовало. А однажды, когда чернота пугающей безнадёжности и какой-то неутолённой тоски почти окончательно погрузила его в чашу грозно и тревожно гремящего водопада временного беспамятства, ему на миг почудились впереди белоснежные и ободряюще сильные крылья, что роняли на своём пути легчайшие перья, словно отметины его пути во всё сгущающемся мраке…

Человек задыхался. На его бледном и покрытом бесчисленными крохотными бисеринками пота лице отражались титанические муки. Ноги и лёгкие горели огнём, и всё медленнее становились его шаги. Ему казалось странным появление в нём этих внезапных, и быстро возросших до степени едва переносимых, страданий. Он недоумевал по этому поводу и торопился дальше. Ещё совсем недавно довольно бодрый и вполне сносно себя чувствующий, Питер мимолётно удивлялся всем этим происходящим в нём переменам. Волнообразные скачки дурноты, растущей где-то под сердцем боли и подлых ударов слабости, временами перемежающиеся некоторым облегчением, заставляли его всё чаще замедлять шаг, прилагать усилия воли, чтобы не уступить остро возникающему в такие моменты желанию присесть, согнуться и погрузиться в борьбу с терзающими его приступами слабости и головокружения. И всё же он едва видимо улыбался. Чему-то своему, далёкому и не понятному никому другому, своим собственным заоблачным грёзам. Вскоре в компанию к нему навязался и начал бить озноб, лоб горел, как если б внутри головы пылал неукротимый костёр. Он не понимал, что с ним, и всё ещё упрямо цеплялся за необходимость куда-то двигаться. Оборотной стороною медали «лекарства» тонхов становился быстрый распад кровяных телец, их ускоренная гибель и своего рода «сон» организма. Переходящий в смерть. Мучительный и полный метаний плоти. Ко всему прочему, фон корабля всё время его пленения наносил непоправимый вред прежде всего его вегето-сосудистой системе и мозгу. Питер умирал. Его начинающая надсаживаться печень исходила напряжением, пытаясь перебороть всё возрастающую слабость эритроцитов. Вкачиваемый в кровь адреналин колотился о стенки телесной оболочки, заставляя организм жить на пределе возгоняемых и быстро истощающихся сил. Он словно сворачивался внутрь себя самого, как улитка, стремясь отгородиться, спрятаться, укрыться от атакующих его враждебных сил. Мафиози никогда не был в тайге или пустыне, а потому не мог знать, что подобные вещи уже происходили там с людьми и животными, что оказались сопричастными с самой большой проблемой планеты за всю историю её существования. Но симптомы были общими. Что у покойной ныне Тяэхе, что у зверья и рыбы Тунгуски и жалких ящериц песчаных склонов дюн.

Лишь природная крепость органов помогла ему пока держаться, балансируя на грани, гораздо дольше многих.

И всё же момент настал. Резко и без переходов. Обделяемый кислородом мозг начинал отказываться разделять реальность и иллюзии на чёткость присущих им граней.

Существо сочувственно обернулось к нему:

— Потерпи, землянин. Мы пришли. — И оно внезапно толкнуло какую-то дверь, перед которой за секунду до этих своих слов резко остановилось.