Ангел. Бесы. Рассказы

Мельс махнул с отрядом добровольцев в Абхазию. И там попал в такой замес, что будь здоров. Сам Мельс не любил об этом говорить, хоть Беса и просил друга рассказать, как было дело. Беса даже напоил его хорошим вином, и тот, опьянев, совсем ушел в себя и в конце концов уснул за столом. После Андрейка рассказал про этот бой. Оказывается, цхинвальский отряд стоял у въезда в Гагру, а утром на него напали грузины. Впереди шли танки, позади пехота. Наши не ожидали такого и сначала дернули, но потом остановились, залегли и стали бить по пехоте из автоматов и пулеметов. По легенде, у Мельса была настоящая дуэль с передовым танком: Мельс выстрелил в бронемашину из РПГ, не попал, да еще и выдал себя. Танк остановился, повернул в его сторону дуло, пальнул и превратил в пыль мешки с песком, за которыми тот прятался. Мельса, однако, не задело, он появился из белого облака, как привидение, прицелился и подбил танк. Атака захлебнулась, и грузины повернули обратно.

Андрейка Козаев сам, говорят, тоже отличился, он один захватил БРДМ. Но что стало с экипажем? Убил он их или они убежали? Андрейка вернулся из Абхазии совсем другим человеком, он будто повзрослел лет на двадцать, рассуждал как государственный муж. Он, кстати, тоже тут лежит. Аца Маргиев, бедняга, погиб в том бою. А от Петрова ничего не осталось, говорят, на него, раненного, наехал танк и кружился на нем, будто в вальсе.

Беса встал и начал прощаться: ну я пойду, братишка, спасибо тому, кто присматривает за твоей могилкой, гляжу, и у Виталика чисто, аж сердцу приятно, а вот к Эрику Кабулову никто не ходит. Я сейчас к нему потопаю, давненько у него не был, боюсь, как бы он опять не зарос.

Но, к удивлению Бесы, могила Эрика была убрана, мало того, кто-то положил к его памятнику букет цветов и бутылку шампанского. Беса расчувствовался, хлебнул водки, и тут к нему подбежал мальчишка и спросил:

– Дядя, а вы знали Эрика?

– Конечно знал, – ответил Беса дрогнувшим голосом. – Мы были друзья, воевали вместе.

– Моя сестра хочет поговорить с вами.

– Какая сестра? – Беса оглянулся по сторонам, пространство перед ним расплылось, будто он нырнул в Лиахву и открыл под водой глаза.

– Она вон там стоит, у забора, видите?

Пошатываясь, Беса побрел за мальчиком и остановился перед девушкой, одетой в желтое платье. Та протянула ему руку, Беса пожал ее своей потной ладонью и сглотнул подступивший к горлу тяжеленный горький ком.

– Здравствуйте, – сказала девушка. – Вы знали Эрика?

Беса не мог говорить, только кивнул.

– Мы с Эриком планировали свадьбу на сегодня.

Бутылка упала на землю, и почва под ногами жадно поглощала лившуюся из горлышка водку, пьянела и шатала опухшего от боли Бесу.

– А Эрик спел вам? – спросил мальчишка Бесу, не дождался ответа и, открыв щербатый рот, восторженно продолжал: – Он классно играл на гитаре, она теперь у нас дома лежит.

Беса и представить не мог Эрика с гитарой, его друг всегда ходил с пулеметом на плече.

– Эрик сочинил песню – реквием по ушедшим, – сказала девушка. – Но кто его споет? У вас случайно нет знакомых музыкантов?

Беса отрицательно мотнул головой и, опустив взгляд, смотрел на сгибающуюся под каплями травинку, хоть и не было дождя, в Цхинвал пришло бабье лето, и небо над городом было ясное.

Отцы

Все здесь так – и все иначе…

Фернандо Пессоа

Проснулся я ночью и не сразу определил, где нахожусь. Уж не в плену ли? О нет, придется резать сонную артерию. Только чем? Надо подумать, хотя в голове такая муть. Впрочем, стоит поднапрячься… Ну разве что сломаю наручные часы и чирк стеклышком по шее. Облом врагам – не будут мучить! Трудно, конечно, поднять на себя руку, ну да это того стоит.

А что если я во Владикавказе у Софочки? Трезвый я редко к ней прихожу. Бедняжка хочет залететь от меня, второй год стараемся, но пока результатов никаких. А бывший Софочкин бешеный, крыша у чувака едет конкретно, возит в багажнике своего «мерса» автомат. Иногда он является к Софочке посреди ночи, хотя давно женат на другой, и давай выламывать дверь. Кричит, что соскучился по деткам, а сам, гад, просто хочет трахнуть Софочку. И та не может отказать ему, кормильцу, от меня-то проку как от козла молока, потому что я бродяга, солдат удачи, поэт.

Говорит моя подруга:
– Ты писатель-голодранец.

– Что же делать? – отвечаю. –

Но зато я не слуга.
Не лижу зад сильному,
на войне – трусливому.

Стихом вольным, прозой черной

я пишу о том, что видел…

Сам я тоже на войне

не остался в стороне,
и сегодня спит с тобою
нищий рыцарь-трубадур.

Софочка находит мои вирши гениальными. Когда ее бывший долбится в дверь, она быстренько затаскивает меня, упившегося до бесчувствия, в другую комнату и запирает на ключ.

Ладно, чуток еще полежу до полного прояснения мыслей и обстоятельств.