Так и сейчас, хочу запрыгнуть в вагон, но боюсь, что в момент, когда я решусь на такой отчаянный шаг, двери захлопнутся. И только в последний момент я неожиданно для себя и глазеющего на меня пьяного азиата делаю нырок и успеваю проскочить в вагон. Двери за мной плавно закрываются, и мы мягко трогаемся с места. Я оглядываюсь по сторонам и вижу, что вокруг все новое и клевое. Но больше всего меня радует возможность спокойно, без суеты пройти из последнего вагона в первый, что я и делаю, на ходу осматриваясь по сторонам. Ощущение такое, будто я нахожусь внутри космического корабля, столько тут электроники. А какие поручни, просто блеск до чего шикарные, держаться за них одно удовольствие, но лучше, конечно, сесть. Я устраиваюсь поудобней на новеньком сиденье, вынимаю из рюкзака свой смартфон, пытаюсь подключиться к вай-фаю, но, увы, здесь его нет, хотя сидящие напротив тетки уткнулись в свои гаджеты. И дядечка рядом копается в своем смартфоне, откуда у них Интернет? Хорошо, что у меня есть книга. Достаю «Колымские рассказы» Шаламова и погружаюсь в кошмарный мир лагерей. До моей остановки ехать сорок минут, но я уже пригвожден кайлом доходяги к своему месту. Кажется, что мне самому впаяли срок и в мороз, когда плевок замерзает на лету, голодный, больной цингой, в рваной одежде, с обмороженными конечностями иду на работы. Над воротами лагеря, где я остервенело пытаюсь выжить, вывешен знаменитый сталинский лозунг – «Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства». «В лагере, для того чтобы здоровый молодой человек, начав свою карьеру в золотом забое на чистом зимнем воздухе, превратился в доходягу, нужен срок по меньшей мере от двадцати до тридцати дней при шестнадцатичасовом рабочем дне, без выходных, при систематическом голоде, рваной одежде и ночевке в шестидесятиградусный мороз в дырявой брезентовой палатке, побоях десятников, старост из блатарей, конвоя. Эти сроки многократно проверены». Но в лагере появляется майор Пугачев, он предлагает мне совершить побег вместе с его отрядом. Я с радостью принимаю предложение бывшего фронтовика, и как-то весной мы, перебив охрану, захватываем склад оружия и уходим в тайгу. План у Пугачева такой: добраться до ближайшего аэродрома, захватить его и улететь на самолете в Америку… Но тут объявляют мою остановку, я встаю, вставляю в рюкзак книгу, выхожу на перрон и набираю Саше.
– Алло, привет, как дела?
– А, это ты? Да все нормально.
– Как ты завтра, свободен?
– Ну да, приезжай к одиннадцати. А ты уже решил, что набивать?
– Да, я хочу статую Свободы на правом плече и надпись под ней: не верь, не бойся, не проси…
Охотник за головами
Пора рассказать правду, будь что будет, может, он простит – столько лет прошло.
– …Худой Бакке, царствие ему небесное, работал тогда в магазине «Фарн», продавал стройматериалы. Но покупателей было меньше, чем желающих поиграть на деньги, «Фарн» был нашим казино: мы собирались в подсобке с дровяной печкой, которая никогда не топилась, даже зимой в морозы, и рубились в карты.
– Погоди, ты про какой «Фарн» говоришь? – спросил Беса, рыгнув пламенем. Он сожрал кучу острых крылышек и теперь тушил пожар в желудке колой со льдом.
Девушка, одетая в черное с розовым, с подносом в руках и пирсингом в носу и губах остановилась возле нас, оглядываясь в поисках свободного места, но в предновогодние дни в обжорках торгцентра была жуткая толчея. Мы с Бесой полчаса ждали, когда освободится столик.
– Про стеклянный магазин возле церкви, – я макал в сырный соус горячую хрустящую картошку и, обжигаясь, ел.
– А, помню, – Беса отодвинул от себя пустой картонный стакан и мял в пальцах соломинку. – До Худого Бакке в «Фарне» работал твой брат?
Я утвердительно кивнул:
– Точно.
– А Важа был директором?
– Да.
– Важа – мой двоюродный брат, – Беса многозначительно посмотрел на меня: если бы я сейчас заговорил о Бараке Обаме, он бы и его признал своим родственником, Беса – человек, которому все люди братья. – Он привозил Барсу кости, играл с ним. – Опять врет: Барс был огромной свирепой кавказской овчаркой и никого, кроме хозяина, не признавал, он Важу-душку сожрал бы вместе с косточками. – Так тоскую по Барсу… С тех пор как я сошелся с Юлей, пес приходит в мои сны: как будто мы вместе гуляем по большому парку и разговариваем. Я ему жалуюсь на Юлю, а он дает советы, как поставить ее на место…
Я едва не подавился картошкой, а Беса в благородном желании помочь принялся хлопать по моей больной спине жилистой разрисованной рукой и чуть не вышиб из меня дух. Отдышавшись, я вытер лицо салфеткой и сказал:
– Важа азартный, но добрый, столько раз выручал меня и брата. Как-то я выиграл у него десять штук и забрал деньги, хотя должен был ему пятнадцать тысяч…