– Профессии тоже?
– До появления легионов папаши Михаила я работала в сфере информатики, компьютеры, Интернет и все такое. Тогда еще верили, что наука и технология изменят мир, верили, что мужчины и женщины могут жить без ненависти, без войны, как истинно цивилизованные люди, верили во множество вещей, в музыку, искусство, любовь. Одно время я участвовала в движении неокочевников, пока его не запретили и лидеров не посадили в тюрьму, мы искренне верили в то, что все может измениться…
Приподнявшись на локте, он с подозрением вглядывается в ее лицо.
– Сколько же тебе лет?
Она улыбается и прикладывает палец к его губам.
– Таких вопросов женщинам не задают. Особенно женщинам моих лет. Я тебе противна?
Ореховые глаза малыша-легионера пробегают по ее телу. Его взгляд обжигает, она внезапно начинает нервничать и ощущает тот же страх, который испытала, когда впервые разделась – не для мужа, а друга юности, своей школьной любви. В тишину комнаты врывается внешний мир, шум города, урчание автобусов и автомобилей, свистки поездов. В этом безмолвном осмотре есть нечто от инцеста, как будто сын в волнении изучает свою мать. Он слишком молод и неопытен, чтобы сказать ей, как она прекрасна, чтобы ласкать ее словами, и тогда это говорят его руки, губы, язык.
Они расстались около 17 часов. У нее была смутная надежда, что ей удастся немного задержать его, и он опоздает на свой проклятый поезд, который отправляется в ад, на Восточный фронт. Она бы бросила мужа, плюнула на квартиру, села бы на пароход, идущий в Соединенные Штаты, в любую другую страну, где нет войны и легионов архангела Михаила, она обрела бы вкус к жизни, у нее появился бы любовник-сын.
После обеда они все время лежали обнявшись, прижавшись друг к другу, наслаждаясь теплой безмолвной дремой. Она не пошла провожать его на вокзал. Не хватило духу. Ей не составило труда уйти из жизни шестидесяти двух других, но с этим деревенским мальчиком ее за несколько часов соединили крепкие узы плоти и крови. Его уход резанул по живому, нанес рану, которая будет кровоточить до конца дней. Он ни разу не обернулся, когда уходил по бульвару пружинистым мужским шагом, закинув ранец за плечо.
Она вновь поднялась в номер, вымылась – ей случалось возвращаться домой, не приняв душ из-за перебоев с водой, и тогда ее ожидала ужасная ночь в семейной постели, поскольку она боялась выдать себя запахом беззаконной любви, но, к счастью, обоняние мужа было таким же недоразвитым, как сексуальность, – включила старый телевизор и тут же выключила, попав на очередной репортаж, восхваляющий архангела Михаила и его легионы, оделась. Уйти она смогла только через три часа. Ей пришлось унимать слезы, которые лились неиссякаемым потоком.
Ее муж, чиновник министерства финансов, никогда не возвращался раньше половины девятого, и она решила еще раз пройтись по Восточному вокзалу. Она лелеяла слегка безумную надежду, что ее прекрасный черный ангел остался на перроне, пренебрег законами легиона, чтобы снова встретиться с ней. Когда она вошла в пустое здание, завыли сирены. Воздушная тревога. Темнело, звездные гроздья мерцали в просветах между облаками. Ветра почти нет, хорошая видимость, идеальное время для вражеских бомбардировок. Испуганные люди устремлялись к метро, к туалетам в цокольном этаже, к любому подвальному помещению, где можно было укрыться. Она бегом пересекла большой зал. Стук ее каблуков по плиткам эхом отдавался в здании опустевшего вокзала.
Она подошла к стоявшим рядами турникетам. Пассажиры спешно покидали поезда, все движение было приостановлено до отбоя тревоги. Осмотрев пять или шесть перронов, она вынуждена была признать, что ее мечта испарилась, улетела на Восточный фронт. Содрогаясь от вновь подступивших рыданий, от ненависти к мужчинам, ко всем мужчинам без исключения, она шатаясь пошла к ближайшей станции метро, в то время как первые бомбардировщики с адским грохотом разорвали небо Парижа.
Днище траулера заскрежетало о каменистое дно. Потерявшее управление судно продвигалось вперед, опасно сотрясаясь и одновременно заваливаясь набок.
– Прыгайте! – крикнул Мустафа.
Забравшись на капитанский мостик, он размахивал руками, словно семафор. От берега, частично скрытого туманом, их отделяло метров сто – дистанция смехотворная и одновременно жуткая для тех, кто не умел плавать. Даже в спасательных жилетах они боялись оказаться в волнах. Кое-где виднелись острые блестящие гребни рифов.
– Прыгайте! – повторил Мустафа.