Ангел бездны

Она снова наполнила стакан Пиба. Дневной свет внезапно померк, яростный хлещущий ливень водопадом обрушился на землю, в сточных канавах забурлила вода, быстро затопившая тротуары. Задница, судя по всему, уже год или два назад достигла своего предельного роста, но хорошела она постоянно. От волнения Пиб отхлебнул большой глоток. Его влекло к ней с новой и неодолимой силой, совсем не похожей на прежние ребяческие порывы. До сих пор он больше идеализировал, чем желал ее, она казалась ему скорее матерью, сестрой или подругой из детских грез. Она связала свои черные волосы в небрежный пучок, подчеркнувший линию затылка и открывший грациозную шею. Она сменила джинсовый костюм, который раздобыла в разрушенном бомбардировкой магазине, на белое короткое платье с глубоким декольте. Он видел ее плечи и грудь, сожалея только о том, что сидит напротив и что ноги ее скрыты столом.

– Ты помнишь банки в доме Гогов?

Он кивнул. Ему становилось все труднее подбирать слова, собираться с мыслями. Вместо того чтобы прекратить пить и изгнать туман из головы, он храбро опрокинул стакан и протянул его Стеф. Слишком торопишься доказать, что ты мужчина, насмешливо хмыкнуло его глубинное «я». Она безмолвно налила ему вина, ничем не выразив своего неодобрения.

– Ну, ты никогда не догадаешься, что в них было…

– Их дерьмо.

– А, так ты знал?

Пиб надеялся поразить ее своим открытием, как некогда они с Пьером-Жаном старались ошеломить девчонок во время переменки на школьном дворе. Вкус вина вдруг стал кислым и как будто застрял у него в горле, очертания комнаты потеряли четкость и цвет.

– Что еще могли наложить туда эти засранцы? – пробормотала Стеф.

– Это… это отвратно, а?

– Только для тех, кому противны вид и запах дерьма.

Она встала, подошла к окну, стала смотреть на улицу, где неслись потоки воды. Пиб уставился на ее ноги, полосатые, как у зебры, из-за отбрасываемой стулом тени.

Трисомики ринулись к ней, обступили ее плотной шумной стеной. Он хотел попросить их отойти, но слова словно прилипли к его губам, толстым и вязким, как тина. Он решил подняться, но на ногах не устоял и, мягко опустившись на пол, обмяк между ножками стула и стола.

– Ты проспал почти пятнадцать часов…

Для Пиба пробуждение оказалось не из самых приятных: голова тяжелая, язык ватный, веки свинцовые, кишки словно спутанные. Чье-то влажное дыхание овевало ему лицо и грудь. Неяркий свет ночника создавал ореол вокруг маленького столика у кровати и изголовья. Тишину разрывали какие-то равномерные хлопки. Стеф сидела на краю постели, но Пиб видел только ее глаза и часть лба. Дуновением холодного воздуха чуть приподняло простыню, и он понял, что лежит голый.

– Это ты меня раздела?

Каждое слово отдавалось у него в голове, словно молотом били по наковальне.

– Я и мои друзья.

– Ты хочешь сказать… гоголы? [6]

– Им очень понравилось. У них запрещено смотреть на обнаженное тело и прикасаться к нему. Они восприняли это как подарок.

– Ну, ты даешь! Они злобные, ненавидят меня. Содрали бы с живого кожу, если бы могли.

От улыбки Стеф в темноте открылся неясный слабый просвет.

– Да они тебя ласкали, неужели не помнишь?

Более сильный, чем прежде, звук привлек внимание Пиба. В задней стене возник прямоугольник, окно, чьи приоткрытые створки хлопали при каждом порыве ветра.

– Везде?

– Ни одного местечка не пропустили.

– И ты их не остановила…

– Зачем? Они не делали ничего дурного.

– А тебя? Тебя они никогда не…

– Я позволяю им рассматривать себя, иногда трогать. В остальном они выходят из положения между собой.

– А на тебя они не покушались?

– Такого не было и не будет.

Пиб натянул простыню на плечи. В нем боролись два чувства: удовольствие от присутствия Стеф и раздражение от ее ответов. Она и в самом деле разрешила своим дебилам прикасаться к нему и гладить его? И позволяла им глазеть на себя, давала себя трогать? Он не верил в это, она говорит чепуху, чтобы позлить его, сбить с толку. Как обычно. Однако кожа у него подрагивала, словно припоминая о тайных ласках.

– Хочешь, я буду спать с тобой?

Она задала вопрос с той же невинностью, с той же непринужденностью, которые сквозили в каждом ее слове. Ее предложение ошеломило его. Он вдруг вспомнил, что едва вышел из детского возраста, что не готов к играм взрослых. И потом, после вчерашней пьянки у него остались болезненные, тошнотворные ощущения.

– Я только полежу рядом, – уточнила Стеф.