Ангел беЗпечальный

— Да все так говорят: «Не спешите, много», — а потом: «Вы опоздали, убирайтесь прочь!» Нет, лучше поспешить! (Убегает.)

Часть вторая

Действующие лица: Тот, кто записывает, все тот же Претендент на запись и другие Претенденты.

 

— Позвольте мне спросить: не здесь ли записывают? Меня сюда послали.

— Кто послал?

— Ну, Тот, кто это предлагает всем.

— Ах, Тот! Тогда другое дело. Да, здесь можно записаться. Вы принесли, конечно, то, что следует записывать? Давайте!

— Что? О чем вы говорите? Мне сказали просто записаться. Прийти и сделать это!

— Ну, тогда вас обманули. Просто так здесь не записывают. Чтоб записаться, надо то и это предъявить и многое еще… Без этого всего вам записаться будет невозможно.

— Невозможно? Обманули? Я так и думал… (Претендент волнуется, трет рукой затылок.) А можно ли нарочного послать и принести необходимое для записи? Ведь это не отнимет много времени. Тогда запишете?

— Тогда, пожалуй, да.

— Гонца сюда, полцарства за гонца!

Другие Претенденты (в сильном возмущении):

— Доколе? Освободите место нам! Мы первые пришли! Пишите нас!

Часть третья

Действующие лица: все те же, Посыльный и Кто-то в темноте.

Претендент нервно ходит туда-сюда, щиплет себя за мочку уха, хрустит пальцами.

Возвращается Посыльный со всем необходимым.

 

Первый Претендент:

— Вот все, что вы просили. Достаточно? Теперь записывайте!

— Уже пишу… Вот, записал уже… Вы распишитесь здесь.

(Претендент расписывается.)

— Закончено. Идите. Все записавшиеся в двери те идут. Иной дороги нет!

— В те двери? Железные и ржавые? Иной дороги нет? А что там за огонь сквозь тьму пугает так? Туда идти?

— Туда! Вы сами так настойчиво просили записаться, да? Вас записали. Теперь идите! Не заставляйте ждать других, которые еще не записались.

Другие (кричат):

— Да, не мешайте! Подите прочь! Не создавайте очередь! Мы все спешим!

— Куда? Куда спешите вы? В те двери, где огонь и тьма? Одумайтесь! Не ставьте подписей!

Голоса:

— Прочь! Не мешай записываться нам! Мы можем не успеть!

Претендент (печально опустив голову):

— Боитесь не успеть? Куда? В те двери? Не хватит вам огня и тьмы? Глупцы! А впрочем, что я говорю? Я первый есть из вас. Пора: зовут меня огонь и тьма! Я записался, сам, и мне другой дороги нет… (Идет.) О, ужас! Кто там, в темноте?»

Первой зааплодировала бабка Агафья.

— Ну, ты даешь, Иваныч! — закричала она. — Теянтер и есть! Артист, одно слово!

Анисим Иванович застыл: он, как видно, ожидал иной реакции и теперь в растерянности водил глазами поверх голов аудитории и молчал…

— «Vexilla regis prodeunt Inferni[15]

Навстречу нам, — сказал учитель. — Вот,

Смотри — уже он виден в этой черни»[16], —

негромко продекламировал профессор.

— Да уж, жутковатая картинка, — с силой потирая грудь, сказал Савелий Софроньевич. — И ведь сами мы туда лезем, сами! Особенно некоторые, — он вытянул голову и посмотрел в сторону Мокия Аксеновича.

— Анечка, ты гений! — всхлипнула Аделаида Тихомировна. — Я знала, знала…

Тут все зааплодировали, и общий гул восторга смел Анисима Ивановича с авансцены в сторону женской половины Сената…

Наверное, Борис Глебович задремал и увидел сон… Но сон этот скользил по читаемым Анисимом Ивановичем строкам и оживлял их, наполнял звуками, объемом, плотью шевелящейся массы участников драмы и даже запахами. Он видел мрачные железные двери, огонь и тьму, видел ужасные и столь теперь знакомые глаза в темноте… Он вздрогнул, ощущая наползающий из-за грани сознания ужас, тянущийся к нему жуткими черными щупальцами… Смерть сильнее, нет против нее силы, нет… Да есть же, есть! Он стряхнул с себя страх, чувствуя рядом его — своего Ангела. Его тепло, его сила, его руки и тихий шелест крыльев — все это было совсем близко… И что по сравнению с этим все остальное? Тут Бориса Глебовича пронзила мысль, и он опять испугался. Они ведь не знают! Они ничего не знают про Ангелов! Надо сказать, надо немедленно сказать! Он искал в себе силы, чтобы сделать это, сделать так, чтобы его услышали, поняли, поверили… И нашел… Живительный фонтан забил из его ставшего вдруг огромным, много больше и этой комнаты, и даже здания Сената, сердца, заставил его вскочить так стремительно, что он, кажется, даже на мгновение повис в воздухе…