Ангел беЗпечальный

— Ты же давеча самого Порфирьева иродом обзывала! — усмехнулся Анисим Иванович. — Агафья Петровна, что-то ты зарапортовалась. Он, что ж, теперь не ирод?

— А, ладноть! — махнула зажатым в руке платком бабка Агафья. — Энти пострашнее будут!

— Да что вы хлопочете? — безпечно ухмыльнулся Анисим Иванович. — Какие там бандиты? За фондом стоит администрация, Коприев. Уж он-то, поверьте, своего никому не отдаст.

— Не скажи, Иваныч, — вытаращила глаза бабка Агафья, — у энтих револьверы вон такие, — она широко развела руки, — я сама видала, когда кофей им подносила.

— А что же Порфирьев? — спросил Борис Глебович. Его действительно это волновало, так как и он сам, да и все прочие с некоторых пор непоколебимо уверовали в незыблемость власти администратора.

— Порфирьев молодцом, слабины не дал! — восторженно затараторил Мокий Аксенович. — Он этим тлям пенсильванским выдал по первое число: мол, дуйте отсюда!

— Я же говорил! — Анисим Иванович торжествующе обвел взглядом присутствующих. — Ничего им здесь не обломится!

— Да и мы, если что, подсобим! — Савелий Софроньевич демонстративно выставил на обозрение свои пудовые кулаки.

— А они в тебя из револьвера: пух! — ухнула, как сова, бабка Агафья.

— А он в них из поганого ружья: бух! — давясь смехом, промычал Анисим Иванович. — Против его калибра и вся их разбойничья братия не устоит, — изображая рукой пистолет, он тыкал указательным пальцем во все стороны: — Бух! Бух! Бух!

Страхи разом улетучились, сенатовцы оживились и бурно выражали свои восторги: Савелий Софроньевич махал кулаками, живописуя, как он расправится с наглыми молодчиками; Анисим Иванович все стрелял из своего воображаемого пистолета; Мокий Аксенович, которого от смеха одолела икота, давился и кашлял, и даже бабка Агафья подпрыгивала на стуле и квохтала, как только что снесшая яйцо курица.

Вдруг, перекрывая весь этот веселый шум и гвалт, громко и отчетливо прозвучал голос прежде незаметно сидевшего в уголке Наума:

— Вот придет Павсикакий!..

— Павси… кто? — все еще давясь смехом и икотой, переспросил Мокий Аксенович. — Какий? Какой еще Какий?

— Придет Павсикакий! — повторил Наум. В отличие от прочих сенатовцев он был серьезен, и тени всегдашней его улыбки не было на его лице. Эта его неожиданная серьезность подействовала на всех отрезвляюще.

— Кто этот Павсикакий? — попробовал было выяснить Анисим Иванович, но Наум более не сказал ни слова и улегся на кровать.

— Ладно, повеселились, пора и честь знать. Давайте на боковую! — скомандовал Анисим Иванович.

— Да уж, пора, — согласился Борис Глебович и тут же взялся разбирать свою постель.

Через пятнадцать минут все разговоры стихли. Сенат, вздыхающий, покашливающий и поскрипывающий немощами своих постояльцев, поплыл сквозь очередную ночь навстречу предстоящему дню.

  Светлый и безпечальный

Яко Ангелом Своим заповесть о тебе…

(Пс. 90, 11)

Среда

Утором, проводя обычный медосмотр, Зоя Пантелеевна выронила коробочку с лекарствами. Таблетки раскатились далеко по комнате — под кровати и тумбочки. Мокий Аксенович открыл было рот, чтобы возмутиться, но Савелий Софроньевич поднес ему под нос кулак:

— Прикуси язык, гнида, — видишь, тяжело бабе!

— Без оскорблений! — стоматолог надулся, но замолчал.

Пока мужчины собирали лекарства, Зоя Пантелеевна безучастно стояла в проходе между кроватями.

— Порфирьев запил, — она безпомощно пожала плечами, — видно, дело плохо. Всю ночь просидел… Там куча пустых бутылок... Бормочет, что продали нас с потрохами, что теперь кранты нам. Нечай Нежданович и Коприев сговорились и продали нас бандюкам. Что делать? — она вдруг закрыла лицо руками и зарыдала.

Борис Глебович первым кинулся к ней успокаивать, другие тоже, но женщины сразу увели ее на свою половину.

— Разбойники храбрятся, пока начальство спит, — глубокомысленно изрек Анисим Иванович, присев рядом с Борисом Глебовичем на постель. — У нас ведь власти привыкли, если где пожар, чернилами его заливать. Пишут указы, постановления, законы — а надо-то силу грубую применять. Я хотя и не поклонник грубой силы, но ведь часто грубая сила — самое спасительное и нравственное средство. Что, с преступностью справиться не могут? Чепуха! Не хотят! Удобнее спать, тем более каждая минута сна оплачивается золотом. Глазки открыл, посчитал свой прибыток — и опять на боковую. Проспят, сволочи, Россию! Хотя так все и задумано. Верно я говорю?

— Все может быть, — Борис Глебович неопределенно пожал плечами, — нам-то что делать? Не Россию сейчас спасать надо, а себя.

— А нам что себя спасать, что Россию. Себя не спасем — и Россию потеряем. Но не на голодный же желудок? — Анисим Иванович поднялся, потянулся всем телом и крикнул: — А завтрак-то у нас будет, дамы?

— Будет-будет! — отозвалась из-за стены Аделаида Тихомировна. — Агафья Петровна с утра пораньше готовить пошла, так что каша ваша уже стынет.

— Ну вот, завтрак будет! — довольно потер друг о дружку ладошки Анисим Иванович. — Что нашему брату еще нужно? Пойдем, что ли?

— Пойдем, — Борис Глебович согласно кивнул, но с места не двинулся.