Ангел боли

Но срок в Чистилище был не только наказанием. Это было также и прощение, так как он предлагал ему образование, которого мало кто из людей удостаивался. Ангел, решивший использовать его и властвовать над ним, предпочел простить его ошибки и промахи и требовал исправления, а не мести. Он избрал, проведя свое орудие сквозь огонь, закалить его, а не только наказать. Он решил исправить его так, чтобы он стал со временем лучшим и более заслуживающим доверия инструментом. Он предпочел обучить его как следует тому, чему он плохо выучился методом проб и ошибок. Он отправил его в любящие объятия Ангела Боли, чтобы пытка сделала его лучше.

То есть к такой вере он в итоге пришел.

А чему ему ещё было верить? При другой вере он бы точно умер, но он не умер. Он выжил, и он заставил себя верить, что он живет отлично. По собственным оценкам, он стал лучше, чем был раньше.

Харкендер не мог точно оценить свое физическое состояние. Из-за слепоты он не мог себя увидеть. Для слабого зрения обычных людей он, должно быть представлялся страшно изуродованным, но он не мог определить степень своего уродства. Хотя его пальцы снова могли чувствовать боль, им не хватало чувствительности, чтобы определить состояние его лица. Он полагал, что сохранил какую-то подвижность членов, но не мог целенаправленно шевелить ими, так как от них не поступало никаких ощущений, кроме боли.

Он имел самое приблизительное представление о том, где находится. Он лежал в постели, но где была кровать, он не знал. Его поднимали и опускали, меняя испачканное белье; он страдал недержанием, поэтому эти смены происходили довольно часто. Все его тело периодически обтирали влажной тканью, но никогда не погружали в воду. Его кормили с достаточно регулярными интервалами, в основном кашей и разного рода супами, которые вливали по ложке в его рот заботливые сиделки. Он не мог заговорить с ними, потом что его поврежденный язык и сожженные связки не могли модулировать членораздельные звуки; и они не часто говорили с ним, а когда говорили, то их слова, казалось, приходили издалека, заглушенные вечной пеленой боли, и он не находил способа отозваться каким-то явным образом.

Тем не менее, они заботились о нем. В конце концов, он был состоятельным человеком. Управляющие его имением могли легко позволить обслужить немногочисленные потребности, которые все ещё имелись у этой несчастной, но упорной развалины.