Далее меня старались не беспокоить , но месье Жаме не отходил от меня, он усиленно поил меня отварами, бульонами, разводил очередные гадкие порошки, а мне просто сильно хотелось спать. В конце второго дня Мод привела Рауля, мальчик был бледен, у него под глазами залегли черные круги, увидев меня живую он кинулся мне на шею, долго рыдал вцепившись в ночную рубашку. После он просто снял башмаки и лег рядом со мной, я запротестовала когда за ним пришел Гримо, посоветовавшись с лекарем тот оставил воспитанника графа лежать рядом. Как я узнала после, мальчик видел, что в меня выстрелили, у него случилась сильная истерика, от нервного перенапряжения он потерял сознание. Друзья графа кинулись тогда в погоню за пытавшимся убить меня людьми, но лес месье де Ла Фера они знали плохо, а Цезария и ее брат по всей видимости успели обзавестись хорошими скакунами и подготовили несколько путей отхода, тщательно изучив их заранее. Они скрылись. В это время граф был занят мною и Раулем, развязанный Гримо перенес мальчика в замок, а его хозяин доставил меня прямиком в кабинет месье Жаме. Стрелу извлекали около двух часов, я потеряла много крови, лекарь не смог нащупать мой пульс и зеркало не запотело, когда он поднес его к моим губам. Мое тело стало холодным, губы практически белыми. Решив, что неизбежное свершилось, меня перенесли в мою комнату, сняв окровавленное платье, одев в длинную ночную рубашку, которую потом должен был сменить саван, месье Жаме, однако сомневался, поэтому решил оставить меня в спальне. Подобие пульса он нащупал на вторые сутки. Отсутствие трупных пятен так же укрепили его сомнения, на третий день я вспотела. Все это время у мальчика был жар, он спрашивал всякий раз обо мне, когда приходил в себя, его старались успокоить , но он чувствуя ложь за словами подбадривания и увещеваний начинал плакать, подспудно понимая, что произошло неизбежное.
Граф в это время стал очень нервен, он буквально метался от спальни, где по мнению большинства лежал труп, до детской , где пребывал в бреду ребенок. В мою смерть поверил и месье де Ла Фер, он довольно скептически отнесся к словам месье Жаме о подобии пульса, ибо сам пытался у меня его нащупать и не смог. Хотя возможно, это произошло по простой причине – месье граф в это время искал помощь в вине, реальность для него к концу дня оказывалась страшной, поэтому ночи он проводил в своей комнате для размышлений, то громя небольшое количество посуды о стену, то молча сидел и смотрел на языки пламени, которые пожирали дрова в камине. Его друзья пытались в начале подбодрить, утешить, но потом видя нервозную реакцию хозяина замка на ситуацию просто молча составляли ему компанию , стараясь помочь делом.
Моему дяде стало плохо, после вести о моей предполагаемой гибели, граф настоял, чтобы месье де Бельфора осмотрел месье Жаме. Мой опекун остался в замке, с первого дня моего забвения. Он сидел в моей спальне и просто смотрел на меня, слезы сами собой текли по его щекам. Приезжая к себе в часовню он молился стоя на коленях, перед большим распятием, ощущая груз вины за мою погибель.
Отец Ансельм смотрел более трезво на вещи, он подготавливался к трудному, с эмоциональной стороны погребению, однако тело граф ему не выдал на второй день, отчего испугавшись, что хозяин шато Ла Фер может впасть в опасную степень отчаяния, он постарался призвать на помощь аббата д’ Эрбле, считая, что тот может повлиять на друга.
Мое возвращение к жизни было воспринято, как чудо. Для местных жителей оно обросло сразу домыслами и сплетнями. Одни уверяли, что меня вернул к жизни некий монах, чуть ли не святой во плоти, но вторые шепотом говорили про Черную Магию и быстро крестились, опасаясь, что эти самые силы обратят внимания на них. Аббат как -то обронил в разговоре с месье Жаме, что беспокоиться о здоровье своего друга, тот простоял целую ночь перед статуей Святой Марии, держа свечу в руках, после того, как я очнулась.