Вскоре Алексей возвращается с первой партией эхеверий. Я не могу усидеть на месте и привстаю, чтобы увидеть малышек воочию, но почему-то при всем своем желании уделяю им лишь несколько секунд. Большую же часть времени я наблюдаю за самим Алексеем: как он ставит ящик на заднее сидение, как его крепкие руки тянутся вглубь салона и поправляют покрывало, которое он предварительно расстелил, чтобы не поцарапать Черную Кошечку изнутри. Его машина уже не кажется мне Убийцей, она такая же аккуратная и покладистая, как и ее хозяин.
Я обнимаю спинку сидения и, не сумев вовремя прикусить язык, выдаю:
— Наверно, сегодня я могла бы не ездить с тобой совсем.
— С твоей ногой все так плохо?
— Нет! Не беспокойся, она в порядке. Просто… ты все делаешь сам.
Алексей приподнимает бровь:
— А ты хотела бы потаскать ящики?
Я смеюсь:
— Представляю это жалкое зрелище!
Он улыбается и выныривает из салона, но на мгновение задерживается, еще до конца не прикрыв заднюю дверцу:
— Твое присутствие делает мне этот день, — улыбается по-простому, без заискивания или какого бы то ни было подтекста. — И для этого тебе не обязательно таскать ящики. К тому же, кто еще, кроме тебя, раскрыл бы мне глаза на то, что быть «ми-ми-ми» — это ужасно!
Коротко хохотнув, он разворачивается и уходит.
— Не ужасно, а слишком. И это не одно и то же! — выкрикиваю я ему вслед.
Вздыхаю и растекаюсь по сидению.
Когда все ящики с эхевериями и пахифитумами оказываются внутри салона, а Алексей занимает свое место рядом со мной, меня накрывает колкое мучительное волнение. Я понимаю, что ближайшие полчаса для нас последние. Нет, в смысле дальше и у него, и у меня все будет хорошо, но это «для нас» бесследно растворится в завтрашнем дне. Я не хочу заглядывать вперед, я хочу остаться в настоящем навсегда. Но это глупо. Глупо и слишком легкомысленно.
— Так значит, ты будущий врач? — Алексей кладет руки на руль, но, кажется, собирается ограничиться лишь этим действием.
— Я? Что ты, не-ет! — произношу это так, будто врачебное дело для меня недосягаемо. Хотя зачем я вру? Дружить с химией и биологией я до сих пор так и не научилась.
Он разглядывает меня с двойным любопытством:
— Мне показалось, что ты в идеале владеешь темой. Тогда откуда такие познания?
— Готовлюсь к зачету, — пожимаю плечами я, — базовые знания по оказанию первой медицинской помощи нужны не только врачам, но еще и педагогам.
— Оу! — Алексей оживляется. Он склоняет голову так, что несколько отдельных прядей волос падают ему на лоб, и смотрит на меня с легким прищуром. — Выходит, я катаю по городу училку? По-моему, это в разы страшнее той статьи, которой ты мне угрожала.
— Что ты имеешь против училок? — театрально нахохливаюсь я.
Он смеется:
— Готов поспорить, если бы я был твоим учеником, ты бы не щадила красные чернила и на каждом уроке отрывалась бы именно на мне. Поссорилась с мужем, свекровь достала, неприятности в коллективе — я был бы твоим «любимчиком».
«Ты был бы моим любимчиком!» — мысленно соглашаюсь я, но произношу совсем другое:
— Ну уж нет! Я буду оценивать каждого непредвзято.
— Ого, какие громкие заявления! — Алексей потирает подбородок и с огоньком в глазах предлагает то, на что мне сейчас меньше всего хотелось бы реагировать: — Потренируешься на мне? Как ты меня оцениваешь?
Теперь его взгляд по-настоящему невыносим. Мне хочется сбежать, спрятаться, скрыться, исчезнуть. Он изучает меня, всю, от и до, и делает это с не скрывающим азартом.
— Я оцениваю тебя непредвзято, — скороговоркой произношу я и хватаюсь за ремень безопасности. Мне срочно нужно занять чем-то руки… глаза, мысли, розовую пустоту, которая осталась после пони — заполнить ее чувством томительной взволнованности. Я не понимаю, нравится ли мне подобное внимание или оно меня пугает. Я запуталась.
— Звучит убедительно, — смеется он и тоже пристегивается.
Мы отъезжаем от сине-белого здания — теперь оно будет ассоциироваться у меня непременно с морским причалом! — будто выплываем из бухты под тугими парусами.
Минута молчания тянется слишком долго. Про себя я перебираю темы, которыми можно было бы сорвать нависшую над нами паузу, но все мои размышления вновь сводятся к его «многочисленным Катеринам». Сколько у него их было: одна, две, три или девятнадцать, как в романе? И пока я детально, вплоть до нарисованных бровей и марки тонального крема, представляю каждую, мы выезжаем на «окружную».
— Как поживают твои подписчики? — вдруг спрашивает Алексей, и мне становится стыдно за то, что я ковыряюсь в его спальне, пусть даже та спальня находится в моем собственном воображении, в то время как он беспокоится о моих неудачах. — Кто-нибудь прибавился?
— Ну да, — ухмыляюсь я и позволяю себе взглянуть на него, пока он увлечен дорогой. — Ты и один из твоих приятелей.
На самом деле мне очень приятно, что Алексей сразу же подписался. А я так и не решилась взглянуть на его снимки. Наверняка они жизнеутверждающие и разнообразные, и он на них не один.
— Мне кажется, тебе нужно разбавить кадры с растениями своими фотографиями.