Как видите, я хорошо изучила материал. Но когда Стивен Скарпинио уже демонстрировал сделанную из папье-маше фигурку лемура и подходила моя очередь выступать, я поняла: сейчас меня стошнит. Я подошла к миссис Катберт и сказала, что, если останусь в классе и выполню задание, всем будет плохо.
— Анна, если ты скажешь себе, что с тобой все в порядке, так и будет, — ответила она.
И вот, когда Стивен закончил, я встала, набрала в грудь воздуха и произнесла:
— Кенгуру — это сумчатые, которые живут только в Австралии.
После чего рвотный заряд накрыл четырех детей, которым не повезло оказаться сидящими в первом ряду.
До конца учебного года меня называли Кенгурвотой. Если на каникулах кто-нибудь из детей летал куда-то на самолете, я открывала свой шкафчик и находила рвотный пакетик, приколотый булавкой к моей флисовой куртке наподобие кенгурячьей сумки. Я была главным посмешищем всей школы, пока Даррен Хонг, борясь за овладение флагом на физкультуре, не стащил случайно юбку с Орианы Бертхейм.
Я рассказываю вам это, чтобы объяснить свое отвращение к публичным выступлениям.
Но сейчас, на свидетельском месте, поводов для тревоги у меня гораздо больше. Не то чтобы я нервничаю, как думает Кэмпбелл. И страха, что не смогу рта раскрыть от волнения, у меня тоже нет. Я боюсь, что скажу слишком много.
Я обвожу взглядом зал суда и вижу свою мать — она сидит за столом адвоката — и отца, который робко улыбается мне. И вдруг думаю: как я могла решить, что справлюсь с этим? Придвигаюсь к краешку стула, готовая извиниться, что потратила время всех присутствующих, и убежать, но тут замечаю, как ужасно выглядит Кэмпбелл. Он весь вспотел, и зрачки у него огромные, как вставленные в глазницы четвертаки.
— Анна, хочешь воды? — спрашивает он.
Я смотрю на него и думаю: «А вы?»
Чего я хочу, так это пойти домой. Или сбежать в такое место, где никто меня не знает, и притвориться приемной дочерью каких-нибудь миллионеров, наследницей производящего зубную пасту королевства, японской поп-звездой.
Кэмпбелл поворачивается к судье:
— Могу я посовещаться с клиенткой?
— Будьте любезны, — отвечает Десальво.
Кэмпбелл подходит к месту свидетеля и наклоняется ко мне так близко, что слышать его могу только я.
— В детстве у меня был дружок по имени Джозеф Вальс, — шепчет он. — Представь, что доктор Но вышла бы за него.
Он отходит, а я, продолжая улыбаться, думаю, что, может быть, ну вдруг, смогу продержаться здесь еще минуты две-три.
Пес Кэмпбелла начинает сходить с ума — это ему нужна вода или еще что, судя по тому, как он ведет себя. И вижу это не только я.
— Мистер Александер, — говорит судья Десальво, — прошу вас, следите за своим животным.
— Фу, Джадж.
— Простите?!
Кэмпбелл становится красный, как помидор.
— Я говорил с псом, Ваша честь, как вы и просили. — Потом он поворачивается ко мне. — Анна, почему ты решила подать иск?
У лжи, как вы, вероятно, знаете, особый вкус. Она тяжелая, горьковатая и всегда какая-то не такая, как конфета из коробки шоколада-ассорти — берешь одну и ждешь сливочного вкуса, а получаешь лимонный.
— Она попросила, — выдавливаю я из себя первые слова, которые спустят с горы лавину.
— Кто о чем попросил?
— Моя мама, — отвечаю я, глядя на ботинки Кэмпбелла. — Почку. — Я перевожу взгляд на свою юбку, дергаю вылезшую нитку. Может, удастся распустить ее всю?
Месяца два назад Кейт поставили диагноз: почечная недостаточность. Она быстро уставала, теряла вес, отекала, ее часто рвало. Причины называли разные: генетические нарушения, гранулоцитарно-макрофагальный колониестимулирующий фактор — это уколы гормонов роста, которые делали Кейт, чтобы усилить выработку костного мозга, неблагоприятные последствия других методов лечения. Ей начали делать диализ, чтобы вывести из организма снующие по кровотоку токсины. А потом и диализ перестал помогать.
Однажды вечером мама зашла в нашу комнату, где мы с Кейт болтали о том о сем. Папа тоже был с ней, а это означало, что разговор будет более тяжелым, чем обсуждение проблемы: кто забыл закрыть кран в ванной.
— Я почитала кое-что в Интернете, — сказала мама. — Восстановление после пересадки парного органа происходит быстрее и легче, чем после трансплантации костного мозга.
Кейт покосилась на меня и вставила в плеер новый диск. Мы обе понимали, к чему она клонит.
— Но почку не купишь в «Кмарте».
— Я знаю. Оказывается, для донорства почки нужно совпадение только одной пары белков HLA, не всех шести. Я позвонила доктору Чансу и спросила, могу ли быть донором для тебя, и он сказал, что в обычном случае, вероятно, могла бы.
Кейт выхватывает из фразы главное:
— В обычном случае?
— Каким ты не являешься. Доктор Чанс считает, что твое тело отторгнет орган от донора из общего реестра просто потому, что оно уже столько всего перенесло. — Мама смотрит на ковер. — Он рекомендует проводить операцию только в том случае, если почку возьмут у Анны.
Отец качает головой:
— Это инвазивные операции для них обеих.
Я задумалась. Придется ли мне лежать в больнице? Будет ли больно? Можно ли жить с одной почкой?