Ангел для сестры

– Думаете, мне легко сидеть здесь с ребенком и не иметь представления, что происходит и зачем вы делаете все эти анализы? Думаете, это легко для нее? С каких пор у кого-то есть право делать то, что проще?

– Сара… – Только когда на мое плечо ложится рука Брайана, я понимаю, как сильно дрожу.

Еще мгновение, и женщина быстро уходит, каблуки стучат по кафельному полу. Как только она скрывается из виду, я сникаю.

– Сара, что с тобой? – спрашивает Брайан.

– Что со мной? Я не знаю, Брайан, потому что никто не говорит нам, что случилось с…

Он обнимает меня, зажав между нами Кейт, как вздох, и говорит:

– Ш-ш-ш.

Он шепчет мне, что все будет хорошо, и впервые в жизни я ему не верю.

Вдруг в комнату заходит доктор Фаркад, которую мы не видели несколько часов.

– Мне сказали, что возникли некоторые проблемы с коагуляционной панелью. – Она ставит перед нами стул. – Полный анализ крови Кейт дал аномальные результаты. Уровень лейкоцитов очень низкий – 1,3. Гемоглобин – 7,5, гематокрит – 18,4, тромбоциты – 81 000, нейтрофилы – 0,6. Такие показатели иногда свидетельствуют о наличии аутоиммунного заболевания. Но у Кейт также отмечено двенадцать процентов промиелоцитов и пять процентов бластов, и это вынуждает предполагать лейкемический синдром.

– Лейкемический, – повторяю я.

Слово студенистое, скользкое, как яичный белок.

Доктор Фаркад кивает:

– Лейкемия – это рак крови.

Брайан молча смотрит на нее, не отрывая взгляда:

– Что это значит?

– Представьте, что костный мозг – это центр детского здоровья, ответственный за развитие клеток. В здоровом теле клетки крови остаются в костном мозге, пока не созреют для того, чтобы выйти наружу и бороться с болезнями, свертываться, нести кислород и делать все прочее, для чего они нужны. У человека с лейкемией двери центра детского здоровья открываются слишком рано. Несозревшие клетки крови циркулируют по телу, не способные выполнять свою работу. Бывает, промиелоциты обнаруживаются в анализе крови, но когда мы посмотрели на кровь Кейт под микроскопом, то увидели аномалии. – Она смотрит по очереди на каждого из нас. – Нужно будет провести пункцию костного мозга, чтобы подтвердить это, но, похоже, у Кейт острый промиелоцитарный лейкоз.

Мой язык пригвожден к месту тяжестью вопроса, который через мгновение выдавливает из себя Брайан.

– Она… она умрет?

Мне хочется встряхнуть доктора Фаркад. Сказать, что я сама выдавлю кровь из руки Кейт для коагуляционной панели, если после этого она возьмет свои слова обратно.

– ОПЛ – очень редкая подгруппа миелоидной лейкемии. За год такой диагноз ставят примерно тысяче двумстам больных. Из них выживают от двадцати до тридцати процентов, если лечение начать немедленно.

Цифры я выкидываю из головы, а вместо этого вцепляюсь зубами в окончание фразы.

– Есть лечение.

На прошлой неделе я стояла в дверях спальни Кейт и смотрела, как она прижимает к себе во сне игрушечное атласное одеяльце – кусочек ткани, с которым почти никогда не расставалась. «Помяни мое слово, – шепнула я Брайану, – она никогда его не бросит. Мне придется вшить этот клочок в ее свадебное платье».

– Нам потребуется сделать забор костного мозга. Мы дадим ей легкий общий наркоз. И сделаем коагуляционную панель, пока девочка спит. – Доктор сочувственно наклоняется к Кейт. – Ты должна знать, что дети преодолевают трудности. Каждый день.

– Ладно, – говорит Брайан и потирает руки, будто разогревается перед футбольным матчем. – Хорошо.

Кейт поднимает голову с моей груди. Щеки у нее горят, выражение лица настороженное.

Это ошибка. Нет, не ее несчастливую пробирку с кровью исследовали врачи. Посмотрите на мою девочку, как сияют ее пушистые кудряшки, как порхает на губах, будто бабочка, ее улыбка. Разве так выглядит умирающий ребенок?

Я знала ее всего два года. Но если взять все воспоминания и выстроить их одно за другим, получится бесконечная линия.

Они свернули простыню и положили ее под живот Кейт. Они прилепили мою дочку к операционному столу двумя длинными полосками пластыря. Одна сестра гладит Кейт по руке, хотя девочка уже заснула под наркозом. Ее поясница обнажена, чтобы игла вонзилась в подвздошный гребень и вытянула костный мозг.

Когда лицо Кейт аккуратно поворачивают в другую сторону, бумажная салфетка под ее щекой мокра. От своей дочери я узнала, что плакать можно и во сне.

По дороге домой меня поражает мысль, что весь мир – надувной; деревья, трава и дома могут лопнуть, стоит кольнуть их иглой. Появляется ощущение, что, если я сверну влево и врежусь в ограду детской площадки, сделанную из пластикового штакетника, то она откинет нас назад, как резиновый отбойник.

Мы обгоняем грузовик. На борту написано: «Похоронная компания Батшелдер. Води аккуратно». Это ли не конфликт интересов?

Кейт сидит в своем автомобильном креслице и ест крекеры в форме зверюшек.

– Играй! – командует она.

Отраженное в зеркале заднего вида, ее лицо светится. «Предметы ближе, чем кажутся». Я смотрю, как она поднимает вверх первую печеньку.

– Как говорят тигры? – завожу я разговор.

– Рррр. – Она откусывает ему головку и берет второй крекер.

– А как говорит слон?