Ангел для сестры

– И вот этот парень купил коробку дорогих сигар, – говорит он, – и застраховал ее от пожара на пятнадцать тысяч долларов. А дальше страховая компания получает заявление, что все сигары уничтожены серией маленьких пожаров.

– Он их выкурил? – спрашиваю я, смывая мыло с волос Джесса.

Брайан опирается плечом на дверной косяк:

– Да. Но судья вынес решение, что компания дала гарантию на страховую защиту сигар от огня, не упомянув, от какого именно.

– Эй, Кейт, а так тебе больно? – спрашивает Джесс и сильно давит большим пальцем на синяк между лопаток сестры.

Кейт воет, дергается и обливает меня водой из ванны. Я вытаскиваю ее, скользкую, как рыбешка, и передаю Брайану. Светлые головки склоняются друг к другу, они как из одного набора. Джесс больше похож на меня – худой, смуглый, задумчивый. Брайан говорит, это дает нам ощущение целостности семьи, у каждого есть свой клон.

– Быстро вылезай из ванны! – командую я Джессу.

Четырехлетний малыш встает, с него течет вода, как из шлюза. Перелезая через широкий край ванны, он поскальзывается, сильно стукается коленкой и поднимает рев.

Я закутываю Джесса в полотенце, успокаиваю его и одновременно пытаюсь продолжить разговор с мужем. Это язык брака: азбука Морзе, прерываемая купаниями в ванной, обедами и сказками на ночь.

– Так кто тебя вызвал в суд? – спрашиваю я Брайана. – Защитник?

– Обвинитель. Страховая компания выплатила деньги, а потом потребовала ареста своего клиента за двадцать четыре поджога. Мне пришлось выступить в роли эксперта.

Брайан много лет проработал пожарным, он может войти в сгоревшее здание и найти место, откуда начался пожар: где был брошен окурок или оголилась проводка. Каждый крупный пожар начинается с тлеющего уголька. Нужно только знать, где и что искать.

– Судья закрыл дело?

– Судья дал ему по году двадцать четыре раза, – отвечает Брайан, ставит Кейт на пол и начинает одевать ей через голову кофточку от пижамы.

В прежней жизни я была адвокатом по гражданским делам. В какой-то момент я и правда считала, что это то, чем я хочу заниматься, кем хочу быть. А потом делавшая первые шаги малышка преподнесла мне букетик смятых фиалок, и я поняла, что улыбка ребенка – она как искусная татуировка, которую ничем не стереть из памяти.

Мою сестру Сюзанн это сводит с ума. Она первоклассный финансист, пробила стеклянный потолок[5] в Бостонском банке, а я, по ее словам, поругание эволюции мозга. Но по-моему, половина битвы выиграна, если понять, что хорошо для тебя, и я гораздо лучше чувствую себя в роли матери, чем адвоката. Иногда мысленно удивляюсь: неужели я одна такая или есть другие женщины, которые, никуда не двигаясь, разобрались, где им следует быть?

Я отрываюсь от вытирания Джесса, заметив на себе взгляд Брайана.

– Ты скучаешь по работе, Сара? – тихо спрашивает он.

Заворачиваю нашего сына в полотенце, целую в макушку и говорю:

– Так же, как по прочистке зубных каналов.

Утром, когда я просыпаюсь, Брайан уже ушел на работу. У него два дня дневные смены, потом два дня ночные, а затем четыре выходных, после чего цикл начинается заново. Глянув на будильник, я понимаю, что уже десятый час. Ого! Но еще удивительнее то, что дети меня не разбудили. Накинув халат, я сбегаю вниз по лестнице и вижу Джесса, который играет в кубики на полу.

– Я позавтракал, – сообщает он, – и тебе кое-что приготовил.

Естественно, весь кухонный стол заляпан кашей, а под шкафчиком, где хранятся хлопья, стоит устрашающе расшатанный стул. От холодильника к тарелке ведет молочная дорожка.

– Где Кейт?

– Спит, – отвечает Джесс. – Я пытался растолкать ее.

Мои дети – естественный будильник. Кейт заспалась. Я вспоминаю, что вчера она хлюпала носом, может, потому к вечеру и была такой вялой? Я поднимаюсь наверх, громко зову дочку по имени. Она перекатывается ко мне в кроватке, выплывая из темноты, чтобы сфокусироваться на моем лице.

– Поднимайся и свети. – Я открываю шторы, солнечные лучи расплываются по одеялу. Сажаю Кейт и глажу ее по спинке.

– Давай одеваться, – говорю я и через голову снимаю с дочки верх пижамы.

Вдоль ее позвоночника тянется цепочка синяков, напоминающая нитку бус из синих камушков.

– Это анемия? – спрашиваю я педиатра. – У детей в ее возрасте не бывает моно[6], правда?

Доктор Уэйн отнимает стетоскоп от узкой груди Кейт и опускает вниз розовую кофточку.

– Это может быть вирус. Я бы хотел взять у нее кровь и сделать анализы.

Джесс, терпеливо игравший с солдатиком без головы, при этих словах вскидывается.

– Знаешь, как берут кровь, Кейт?

– Фломастерами?

– Иглами. Огромными, длинными, их втыкают, как укол…

– Джесс! – одергиваю я сына.

– Укол?! – вскрикивает Кейт. – Ой!

Дочка, которая доверяет мне, когда нужно узнать, в какой момент безопасно переходить дорогу, ждет, пока я не нарежу мясо мелкими кусочками, и полагается на мою защиту от всех ужасных вещей вроде крупных собак, темноты и громких хлопушек, выжидательно смотрит на меня.

– Совсем небольшой, – обещаю я.

Когда в кабинет заходит медсестра с подносом, шприцами, пробирками и резиновыми жгутами, Кейт начинает кричать. Я набираю в грудь воздуха.