Сам не знаю, как мне удается выбраться из этого ощерившегося скелета. Не помню, как отпихиваю Рэда, отцепляю ремень безопасности Кэмпбелла Александера, выволакиваю адвоката из машины и кладу на асфальт под лупящий без жалости дождь; как тянусь к своей неподвижной дочери, которая с широко раскрытыми глазами обвисла на лямке пристегнутого, как положено, ремня, но…
Откуда ни возьмись, появляется Паули, кладет на нее руки, а я, не успев сообразить, что делаю, бью его, и он отлетает.
– Чтоб тебя, Брайан, – бурчит он, держась за щеку.
– Это Анна, Паули, это Анна.
Когда они понимают, то пытаются оттащить меня, чтобы заняться ею. Но это мой ребенок, моя малышка, и я не принимаю их помощь. Я кладу ее на носилки и прицепляю ремнями, а ребята грузят их в «скорую». Приподнимаю ее подбородок, готовясь сделать интубацию, но замечаю маленький шрам от падения на катке, когда она напоролась на конек Джесса, и разваливаюсь. Рэд отодвигает меня и делает все сам. Потом щупает ее пульс.
– Он слабый, кэп, но есть.
Рэд ставит капельницу, а я беру рацию и сообщаю ожидаемое время прибытия.
– Тринадцатилетняя девочка, дорожная авария, тяжелая закрытая травма головы…
Когда кардиомонитор гаснет, я бросаю рацию и начинаю сердечно-легочную реанимацию.
– Давай лопатки! – командую я и разрываю рубашку на Анне, режу кружева лифчика, который она так хотела носить, хотя он был ей совсем не нужен.
Рэд бьет ее током, и пульс возвращается, брадикардия с желудочковыми экстрасистолами.
Мы надеваем ей респиратор и ставим капельницу. Паули, скрипя тормозами, въезжает в зону выгрузки для «скорых» и распахивает задние дверцы. Анна лежит неподвижно. Рэд хватает меня за руку.
– Не думай об этом, – говорит он, берется за передние ручки каталки и везет ее в отделение неотложной помощи.
Мне туда зайти не позволяют. Пожарные рыбьим косяком вплывают в больницу для поддержки. Один из них приводит перепуганную Сару.
– Где она? Что случилось?
– Дорожая авария, – с трудом говорю я. – Я не знал, кто в машине, пока не залез внутрь.
Глаза наполняются слезами. Сказать ей, что Анна не может дышать самостоятельно? Что ЭКГ показывает прямую линию? Сказать, что последние несколько минут я перебираю в памяти каждое свое действие – с того момента, как забирался на грузовик, до того, как вытащил ее из разбитой машины, уверенный, что эмоции помешали мне сделать то, что нужно было сделать, что можно было сделать?
В этот момент я слышу голос Кэмпбелла Александера и звук, будто что-то швырнули о стену.
– Черт возьми, – ругается он, – просто скажите мне, привезли ее сюда или нет!
Адвокат вылетает из дверей соседнего кабинета, рука у него в гипсе, одежда в крови. Хромая собака рядом. Он сразу впивается взглядом в меня:
– Где Анна?
Я не отвечаю. Что я могу сказать, черт меня подери?! Ему этого достаточно, чтобы все понять.
– О господи! – шепчет Кемпбелл. – Боже, нет!
Из кабинета, где находится Анна, выходит врач. Он меня знает. Я провожу здесь четыре ночи в неделю.
– Брайан, она не реагирует на болевые раздражители, – тревожно сообщает он.
Я издаю какой-то первобытный, нечеловеческий, все проницающий рев.
– Что это значит? – долетает до меня пронзительный голос Сары. – О чем он говорит, Брайан?
– Миссис Фицджеральд, Анна сильно ударилась головой о стекло. Это привело к фатальному повреждению мозга. Аппарат поддерживает ее дыхание, но она не подает никаких признаков неврологической активности… У нее наступила смерть мозга. Мне очень жаль, – говорит врач. – Очень. – Он мнется, переводит взгляд с меня на Сару. – Я знаю, вам сейчас не до этого, но тут есть очень маленькое окошко… Вы не рассматриваете возможность донорства органа?
В ночном небе есть звезды, которые светят ярче других, и когда смотришь на них в телескоп, то понимаешь, что они двойные – это две звезды, вращающиеся одна вокруг другой, иногда им требуется сотня лет, чтобы совершить один оборот. Они создают такое сильное гравитационное поле, что по соседству с ними не остается места ни для чего иного. К примеру, вы видите голубую звезду и не сразу понимаете, что у нее есть компаньон – белый карлик; первая горит так ярко, что, когда вы замечаете вторую, уже слишком поздно.
На вопрос врача вместо нас отвечает Кэмпбелл.
– Доверенность от Анны у меня, а не у ее родителей. – Он смотрит мне в глаза, потом переводит взгляд на Сару. – И одной девочке наверху нужна почка.
Сара
В английском языке есть слова «сирота» и «вдова» или «вдовец», но нет отдельного слова для отца или матери, потерявших ребенка.
Ее приносят к нам после изъятия донорских органов. Я вхожу последней. В коридоре уже стоят Джесс, Занни, Кэмпбелл, несколько медсестер, с которыми мы сблизились, и даже Джулия Романо – все люди, которые хотят попрощаться.