Она все еще застает меня врасплох. Например, через год после ее смерти, когда мама вернулась домой с пачкой распечатанных фотографий с моего выпускного, сделанных на пленочный аппарат, мы сели за кухонный стол и, глядя на наши преувеличенно широкие улыбки, старались не упоминать об отсутствии кое-кого на этих снимках.
И вдруг, как будто мы ее вызвали, на последней фотографии появилась Анна. Мы очень давно не пользовались этой камерой, вот в чем было дело. Анна стояла на пляжном полотенце и протягивала руку к фотографу, пытаясь заставить его, кто бы он ни был, прекратить съемку.
Мы с мамой сидели и смотрели на Анну, пока солнце не закатилось; пока мы не вспомнили все – от цвета ее резинки для волос до фасона бахромы на бикини. Пока мы не перестали видеть ее отчетливо.
Мама отдала мне эту фотографию Анны. Но я не вставила ее в рамку, а положила в конверт и засунула в самый дальний угол ящика стола. Она там на случай, если когда-нибудь я начну забывать ее.
Вдруг наступит утро, когда я проснусь и ее лицо не будет первым, что я увижу. Или однажды ленивым августовским вечером я не смогу вспомнить расположение веснушек у нее на плече. Может быть, в один из таких дней я не смогу прислушаться к звуку падающего снега и услышать в нем ее шаги.
Когда я почувствую себя так, то пойду в ванную, задеру рубашку и пощупаю беловатые линии шрама. Я помню, как сначала думала, что у меня на боку стежками вышито ее имя. Я думаю о ее почке, работающей у меня внутри, о ее крови, текущей в моих венах. Я беру ее с собой везде, куда бы ни шла.
Благодарности