Ангел для Зверя

— Нежно. Ласково. Кто же знал, что ты такая дрянь. На меня смотри, — рычит он и на кровать меня кидает. Но я сползаю. Я не могу ему позволить это сделать. Не могу, черт возьми. — Нравится на полу, как шлюхе? — переворачивает он меня на спину и наваливается всем телом.

Господи, какой тяжелый. Закрывает собой весь свет, оставляя меня в темноте. Невозможно дышать.

Мотаю головой в разные стороны, мычу, хочу избежать его поцелуя, но он с рыком вгрызается в рот, толкаясь языком.

Нет, не целует.

Насилует, уже не обращая внимания на слезы, на попытку вырваться. Бесполезно. Он не слышит и не видит ничего перед собой.

Я же как рыба в сетях, только и могу биться в судорогах отчаяния и собственной вины.

Плохо, Кристина. Плохо.

Ты ведь могла спрятаться лучше. Не доводить до этого момента, после которого нам обоим будет тяжело.

Нужно было уехать на попутках. Пешком из города уйти.

Неужели ждала, что он приедет. Неужели сама спровоцировала это?

Навела на нас беду.

Я же знала, какой он. Понимала, что искать будет и выполнит своё обещание.

Не стоило злить Зверя, что теперь требует крови.

— На меня смотри, — хватает пальцами лицо и грубо нажимает на щеки, заставляя губы раскрыться.

Продолжает целовать с остервенением и в глаза смотреть. Топить в черных омутах.

Рука на животе, давит, гладит, затем грудь обхватывает, и я неожиданно понимаю.

Нужно. Мне вот это было нужно.

И вскрик, когда ткань трусов рвётся, и ноги в раз раздвигает. Он больше не здесь.

Он больше не человек. Животная сущность проснулась, инстинкты. Это то, что двигает его телом, то, что туманит ему мозг, и я напрягаюсь последний раз, когда между ног проталкивают словно раскаленную палку.

Огромную и твёрдую... Ни нежности, ни заботы. Заточенные толчки во мне. Резкие, громкие.

Просто исполнение угрозы, после которой он все поймет. Начнет жалеть. Возьмёт на себя ответственность за меня, потому что придумал себе, что невеста.

Придумал себе, что чистая. Придумал себе, что его. Но это не так. Теперь он поймёт.

Я больше ничья. Просто тело, что продолжало функционировать. Без права на выбор.

Хочется ему меня брать. Пусть берет. Я пыталась. Я пыталась его спасти.

Рывок, еще рывок. Рычание на ухо. Тело в руках как в печке, и я сжимаю челюсть, чтобы не закричать от жалящей боли.

Просто принимаю его желание. Принимаю и даже радуюсь, что эта боль от проникновения заглушает воспоминания, затмевает тот ужас, что я пережила. Когда грязные руки тянулись, когда похотливые глаза смеялись, когда мерзкие отростки дергались возле меня.

Лучше это. Лучше боль от Руслана, чем мерзость прошлого.

Мне больно, но обиды я не чувствую. Я сама пробудила в нем эту жестокость. Ведь он предупреждал, а я против него пошла.

Он берет жестко, со всей своей мощи.

Это даже не секс. Совокупление. Отточенное движение механизма. Туда и обратно. Громко. Пошло.

И я впиваюсь в спину ногтями, царапаю и вынуждаю его быть еще агрессивнее. Дать мне эту боль.

Вколачивать меня в твердый пол, гортанно постанывать и кусать мне плечо.

Я уже не плачу. Жду, когда он прекратит, чувствуя, как между ног огнём горит.

И еще пара дёрганных рывков, как внутри взрывается вулкан, растекаясь обжигающей лавой глубоко во мне.

— Ох, бля… — выдыхает Руслан, и у меня сжимается внутри.

Может не заметил? Может не понял?

Отворачиваюсь с вновь возникшими слезами, но его рука хватает подбородок, и я смотрю ему в злое, напряженное лицо.

Вижу каждую искру на радужке, каплю пота, стекающую по виску.

— Ты не девственница, — оглушает приговором. Его глаза темнеют, заглатывая всю радужку.

Я еле уловимо качаю головой, тем самым признаваясь.

Жду его приговора. Чувствую приближающийся конец. Так боюсь его презрения. Так боюсь его отвращения.

— Кто?! Когда!? Ты же не отходила от меня… — орет он мне в лицо, резко замолкает и прикрывает глаза, тряхнув головой.

В эти решающие секунды в голове молотком стучит.

Открывает и впивается взглядом.

— Блять, только не говори… — он ртом воздух хватает и умоляюще: — Кристина, скажи твою мать, что тебя не насиловали!

Ощущаю, как его начинает трясти. И вот сейчас поистине страшно становится. Сейчас меня пугает его взгляд.

— Если я скажу это, тебе станет легче? — произношу шепотом и слизываю с губ слезинку.

— Станет…

— Меня не насиловали.

Он рывком отшатывается, встаёт с меня, отворачивается и в волосы пальцами впивается, оттягивая их.

— Бля… Просто помяли? Просто помяли?! — орет он не своим голосом, и я ощущаю ужас. Потому что если секунду назад он был просто зверем, то сейчас кажется монстром.

Чувствую, что могу пострадать так же, как тумбочка, которую он кидает об стену с безумным, нечеловеческим воем.

Глава 26

Больно. В грудной клетке нож. Нет не нож. Кинжал. Стрела. И боль такая, как будто я снова на той кухне, снова истекаю кровью. Самый страшный день в моей жизни.

Когда тело горело огнем, а на глаза накатили слезы, когда я видел, как кричит в ужасе Кристина. Женщина, которую хотел сразу сделать своей.

Беспомощно смотрел на то, как ее уносят. От меня.

Ее истошный крик до сих пор звучит в голове.

«Немного помяли».

Эта фраза из головы никак не уходит.