Ангел и фляга (СИ)

Я перестал искать зерно в дерьме,

Спасать добро от зла,

Реветь про то, что мы во тьме,

И все сойдём с ума,

Про то, что правды нет – одно враньё,

И мы одна семья …

И я забил на всё и вся.

И я играю просто для себя.

(с) Евгений Маргулис

- 1 -

***

Для того, чтобы успокоиться и перестать ненавидеть часть мира, с которым довелось столкнуться, мне понадобилось чуть больше года. Затяжная депрессия медленно, но верно уходила: разочарование и боль сменились злобой, злоба - безразличием, к которому прибавился лёгкий цинизм. Началась относительно спокойная жизнь. Вдалеке от суицидальных форумов и депрессивных знакомых. Удивительное дело, но несколько человек оттуда не исчезли из моего поля зрения. Весь год они вели со мной переписку, мы созванивались, общались и встречались. Благодаря им удалось преодолеть это время и кое-что переосмыслить в жизни.

Первое и самое главное, что удалось усвоить: никому, никогда не давать обещаний, если не могу их выполнить. Второе: ничего не требовать от людей, не возлагать на них надежд. Все претензии, надежды и требования только к себе. Третье: перед тем, как взяться за какое-то дело, следует в обязательном порядке в нём разобраться. Конечно, выводы эти банальные, но в применении к реальной жизни избавляют от большей части неожиданных глупостей. Впрочем, главная глупость была впереди. О ней и речь.

***

События в Рощино, косвенным и случайным свидетелем которых я стал, никак не уходили из головы. Возможно, они забылись бы, как забываются криминальные сводки из новостных программ «ящика» или газетных статей. Но то опустошение, отчаяние, которым был переполнен голос отца Дмитрия Ромкина во время телефонного разговора, не давали мне забыть это дело просто так. Точно так же, как и в случае с Алисой Исаевой: Канис был её хорошим другом. Эту безысходность и боль я прочувствовал сполна. С самого начала мне стало очевидно: то, что творилось под Питером и в Питере - следствие ошибки или злого умысла. Я поставил перед собой цель: разобраться в этом странном деле. В первую очередь, для себя. Во вторую, если я найду что-то действительно ценное – сообщить куда следует.

Единственное, чем я располагал в то время в качестве «условно-достоверных» данных, оказалось лишь пачкой статей различных СМИ о Вадиме Мироновиче Лурье и его деятельности. Статьи эти делились на три типа: одни описывали его деятельность как благородное, в некоторых случаях даже «богоугодное» дело. Другие резко осуждали и обвиняли Лурье в смерти своих подопечных. Третьи не были хвалебными, не были обвинительными: они просто давали пищу для размышлений. В качестве яркого примера материала первого типа – статья журналиста по имени Марина Мелкая, под звучным названием «Иеромонах спасает самоубийц» от 4 сентября 2003 года. Опубликовано в журнале «Смена». В качестве примера второго типа – статья журналиста по имени Рита Мохель, под не менее звучным названием «Любовники смерти» от 22 ноября 2004 года. Публикация в «Московском комсомольце». И третий материал, опубликованный на страницах питерской «Комсомольской правды» от 28 марта 2005 года, под заголовком «Мне здесь больше нечего делать …», являлся примером третьего, менее предвзятого типа информации, которую мне следовало переварить. Не говоря уже о множестве других статей, относящихся к одному из перечисленных видов данных.

Но статьи в периодической печати – всего лишь статьи в периодической печати. Конечно, они могли дать какое-то представление об «иеромонахе Григории», но мне-то было нужно нечто большее, чем просто представление. Я одно понимал точно: за всеми этими смертями стоят несколько человек - Вадим Миронович Лурье, как фигура, бывшая всегда на виду, и команда, частью которой он является. У этих людей, как минимум, должны быть немалые деньги на то, чтобы снимать в Питере квартиры, где селили депрессивных людей, приезжавших туда со всех концов страны, платить за аренду этого злополучного здания в Рощино, покупать антидепрессанты, нанимать психиатров – если такие там вообще водились. Поддержка даже такого убогого «профилакториума» – дело хлопотное и затратное.

По долгу службы, мне не было положено заниматься подобными делами: я был и остаюсь всего лишь сотрудником одного из технических подразделений ГУВД. Так что вся эта каша – результат работы отдельных участков моего головного мозга, не знавшего покоя. Даже будь я опером или следаком, никто и никогда бы не дал мне в руки, собственно, материалов дела: показаний свидетелей и результатов экспертизы. А стало быть, моя осведомлённость по Рощинскому делу была одним сплошным нулём.