Ангел и фляга (СИ)

И как будет давить виски – от усталости, и как будет безнадёжно на душе – от того, что не с кем поговорить, и как это всё будет чуждо – до такой степени, что лучше не быть вовсе, чем быть во всём этом…. Жизнь стоила слишком дорого, Алиса понимала это. Но ей нечем было платить. Совсем нечем. У неё не было родственников – таких, которые могли бы понять и помочь. У неё даже не было друзей…. И она понимала, что это – неправильно. Что таких жизней не должно существовать. Жизнь должна быть совсем другой. Простой – даже если сложно. Весёлой – даже если хочется погрустить. И она не должна быть одинокой – ни в коем случае. Люди не должны быть одиноки. А если так получается…. То надо уходить, потому что кроме хлопот и горя окружающим ты ничего принести не можешь.

А ещё – чувства брезгливости. «…Жила здесь одна… одинокая…. девяносто лет небо коптила, хорошо, что померла, и так – пожила…. проболталась, как дерьмо в прорубе…. Проссала всю квартиру…».

ВОТ ЭТОГО ТОЧНО НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ. И АЛИСА НЕ СОБИРАЛАСЬ ДОЖИДАТЬСЯ ЭТИХ ЧЬИХ-ТО СЛОВ. НЕВАЖНО ЧЬИХ, ГЛАВНОЕ, ЧТО НЕ СОБИРАЛАСЬ.

- 3 -

-Наша!

Рубен первым вывалился из маршрутки и подал руку выходящим из неё девушкам. Он так привык. В его мире было так заведено: если он едет с девушкой в транспортном средстве, то на выходе, обязательно подаёт ей руку. Светка руку гордо проигнорировала, Алиса опёрлась – она понимала и ценила такие вещи. Понимала, что не всегда это делается для девушки. Иногда это делается ещё и для того, чтобы не разрушить свой привычный внутренний мир. А у Рубена было именно так.

Слякоть…. Опять слякоть…. На ступеньках, ведущих в метро, вполне можно было поскользнуться. Алиса на минуту представила, как она падает, вывихивает лодыжку, и не уезжает в Нижний…. Поморщилась…. Нет, Нижний или не Нижний, но ОТСЮДА она должна была уехать. И чем скорее, тем лучше. Она взяла под руку Рубена.

-Я боюсь за тебя. – сказал Рубен, и на минуту ей показалось, что для него это действительно не просто слова. Он почти плакал. – Ты сказала, что выйдешь во Владимире и бросишься с многоэтажки…

-Рубен. – Алиса старалась быть очень осторожной, подбирая слова, - Я тогда сама не знала, что говорю. Я не знала про Каниса, про Кэт. Про их самоубийства. Про то, что Таня, скорее всего, погибла в этом дурацком терракте я тоже не знала. А теперь – знаю. Поэтому я не стану умирать. По крайней мере – сейчас. Я честно доеду до Нижнего, честно отосплюсь и уже послезавтра буду в сети… Ты мне веришь?

-Я не знаю, Алиса. Я теперь ничего не знаю.

Они спустились в метро. Напротив ларьков, как всегда, дремала стая обитавших здесь собак. Алиса по привычке улыбнулась им. Рубен отвернулся. Когда он не мог помочь горю – людскому или собачьему, он всегда отворачивался. Чтобы никто не видел его слёз.

-Алиса! Алиса! – Рубен теребил рукав алисиной куртки, - Алиса! Я знаю, ты задумала что-то плохое…

Алиса пожала плечами. Она, конечно (как всегда), задумала «что-то плохое».

И она, как всегда, струсит. Это было ясно, как день, как тот поезд, который приближался из туннеля.

Как объяснить Рубену, что всё, чтобы она не задумывала, разбивалась об её трусость. Простую, тупую, наибанальнейшую трусость? Да и стоило ли это объяснять?

Стоило, чтобы Рубен успокоился, вот что – стоило.

-Рубен! Всё будет нормаль-но!… Сейчас мы сядем в поезд и поедем на вокзал. Мы – неудачники, поэтому мы туда доедем, - она старалась хоть как-то вытянуть его из ступора, - с нами не произойдёт ничего страшного. Терракты всегда происходят с теми, кто хотят жить…. Кто едет на работу и думает о любимой жене…. Или с теми, кто едет на экзамен, точно зная, что он готов на все сто процентов…

-Таня ехала в больницу…. Вместе с мамой…..

-Но в списках жертв ведь их нет?

-Алиса… - Рубен отвернулся, чтобы скрыть заблестевшие от слёз глаза, - что ты мне рассказываешь… Ты знаешь, какой у меня опыт нахождений людей… или когда вот что-то такое…. Она погибла. Вместе с мамой. А списки погибших…. Ты представляешь, что творилось в том вагоне?