Читаем Ангел и фляга (СИ) полностью

Алиса представляла. Именно поэтому сказать было нечего. Шумно подошёл поезд. Вагон был пуст – станция-то конечная. Она очень хотела сесть рядом с Бо, но тот почему-то сел рядом со Светкой…. Это обидело её. Даже не обидело, а просто…. …Как-то грустно стало. Будто то, что было, то, что она воспринимала как какой-то подарок, оказался просто обёрткой от конфеты. Она однажды в детстве съела конфету, а потом аккуратно свернула обёртку - будто бы там вправду лежала конфета. И “угостила” этой конфетой дедушку. Дедушка тогда обедал - он недавно пришёл с работы. Степенно сказав “спасибо”, он положил псевдоконфету рядом с чашкой - с чаем, сказал, выпьёт. Именно так - не конфету с чаем съест, а чай с конфетой выпьет…. Боже, какой стыд охватил тогда Алису! Как заполыхали уши! Из-за дедушкиной доверчивости, из-за его деловитого “спасибо” усталого, рабочего человека, она….. Она даже не знала, что бывает такой стыд….. Другой конфеты не было, поэтому, притащив из комнаты апельсин, - апельсин, хранимый как последнюю радость от недавно прошедшего Нового года, она сказала: “Знаешь, ты лучше мне конфету обратно дай. А тебе вот апельсин. Давай всё-таки поменяемся”. “Давай” - равнодушно сказал дедушка, выгребая ложкой остатки щей из тарелки, и они поменялись.

И дедушка так ни о чём и не узнал. Зато Алиса узнала, что никогда нельзя давать пустые надежды.

Поэтому Алиса не знала, что сказать Рубену. Они ехали по открытой ветке, в вагоне было холодно, Рубен говорил что-то о том, что терракт можно было бы предотвратить, если бы было сделано то-то и то-то. Он говорил, что такие вещи уже были во Франции в каких-то там годах, говорил о человеческом равнодушии…. Виски сдавливало свинцовой усталостью и какой-то безвыходностью. Теперь даже смерть не казалась ей выходом…

Умрёшь? Хорошо, полёт с многоэтажки…. Это, наверное, чертовски больно…. Пусть….

А потом? А вдруг ты откроешь глаза и окажешься в этом же самом мире, с этими же самыми людьми, и всё будет так, будто никакого самоубийства – не было? Что тогда? Тогда куда бежать?

Что было делать? Что было делать со всем этим? Невозможно было даже отыскать хотя бы тень понимания в окружающих её людях. Как было объяснить, что она – другая? Что это не фантазии, не потуги на собственную исключительность, не инфантилизм, а просто ощущение того, что тот мир, в котором ей приходилось жить – не её мир, что она – не отсюда?

Любовь. Чувство, которое спасало Алису. Безответная любовь, страсть, увлечение кем-то – Любовь. Это существовало, пока была возможность для этого. Пока розовые перья, которыми маскировалась настоящая, реальная жизнь, не начали облетать – одно за другим, одно за другим…. Теперь, когда действительно осталась лишь реальность любви – без выдуманных героев или красавчиков-педагогов из ВУЗа, где она когда-то училась, Алиса понимала, что её любви не выдержит никто. Просто потому, что здесь так не живут.

Здесь спокойно уходят на работу – расставаясь. И так же спокойно возвращаются домой – встречаясь. Она не умела, а если честно, то и не хотела жить – так. В её мире с любимыми не расставались.

Просто не расставались, вот и всё. Всегда были вместе. И деньги зарабатывали вместе, и посуду мыли вместе, всё – вместе. Ну, разве что в туалет ходили по отдельности….

- 4 -

Станция. Их станция. Бо подхватил сумку – а сумочка-то тяжёлая, - подумал он, выходя из вагона. Они немного повертелись под указателями – чтобы сориентироваться, куда же именно им выходить, чтобы попасть на вокзал. До поезда оставался почти час.

-Покурим? – предложила Алиса, когда они выбрались, наконец, на улицу.

Она достала слегка помятую пачку «Парламента», выудила оттуда сигарету и вставила её Бо в рот. «Парламент» она курила не из-за понтов, а просто потому, что задыхалась от других сигарет. Бо всегда шутил, что курить там нечего – табак очень лёгкий, да ещё угольный фильтр…

Сам он курил куда более крепкие сигареты. «Союз-Аполлон», например.

Светка ныла, что хочет зайти в вокзал и выпить чего-нибудь – желательно горячительного, Рубен просто стоял с шапкой в руках – он всегда снимал шапку в метро, а потом, выйдя на улицу, частенько забывал одеть… Алиса, в конце концов, не выдержала и напялила на него эту дурацкую шапку – шапка действительно была дурацкая, вроде, с одной стороны, просто кепка, а с другой – у кепки имелись опускающиеся в случае холода «уши». Холодало, поэтому Алиса опустила эти самые «уши». Вообще, вид у Рубена был такой, будто он сейчас расплачется.

-Мальчик, в твоих глазах печаль всей нации! – сказала Алиса, и тут же поняла, что сморозила глупость, потому что Рубен страшно комплексовал по поводу своей национальности… Алиса даже не знала, кем он был – армянином или азербайджанцем, но знала, что комплексовал – ужасно.

У Рубена тут же заблестели глаза. Бо отмочил что-то по поводу - ну, нельзя же всё время грустить, типа, шутим, чтобы не плакать. Рубен сказал, что ему надоели пошлые шутки Бо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Документальное / Биографии и Мемуары
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Отцы-основатели
Отцы-основатели

Третий том приключенческой саги «Прогрессоры». Осень ледникового периода с ее дождями и холодными ветрами предвещает еще более суровую зиму, а племя Огня только-только готовится приступить к строительству основного жилья. Но все с ног на голову переворачивают нежданные гости, объявившиеся прямо на пороге. Сумеют ли вожди племени перевоспитать чужаков, или основанное ими общество падет под натиском мультикультурной какофонии? Но все, что нас не убивает, делает сильнее, вот и племя Огня после каждой стремительной перипетии только увеличивает свои возможности в противостоянии этому жестокому миру…

Айзек Азимов , Александр Борисович Михайловский , Мария Павловна Згурская , Роберт Альберт Блох , Юлия Викторовна Маркова

Фантастика / Биографии и Мемуары / История / Научная Фантастика / Попаданцы / Образование и наука