Алиса представляла. Именно поэтому сказать было нечего. Шумно подошёл поезд. Вагон был пуст – станция-то конечная. Она очень хотела сесть рядом с Бо, но тот почему-то сел рядом со Светкой…. Это обидело её. Даже не обидело, а просто…. …Как-то грустно стало. Будто то, что было, то, что она воспринимала как какой-то подарок, оказался просто обёрткой от конфеты. Она однажды в детстве съела конфету, а потом аккуратно свернула обёртку - будто бы там вправду лежала конфета. И “угостила” этой конфетой дедушку. Дедушка тогда обедал - он недавно пришёл с работы. Степенно сказав “спасибо”, он положил псевдоконфету рядом с чашкой - с чаем, сказал, выпьёт. Именно так - не конфету с чаем съест, а чай с конфетой выпьет…. Боже, какой стыд охватил тогда Алису! Как заполыхали уши! Из-за дедушкиной доверчивости, из-за его деловитого “спасибо” усталого, рабочего человека, она….. Она даже не знала, что бывает такой стыд….. Другой конфеты не было, поэтому, притащив из комнаты апельсин, - апельсин, хранимый как последнюю радость от недавно прошедшего Нового года, она сказала: “Знаешь, ты лучше мне конфету обратно дай. А тебе вот апельсин. Давай всё-таки поменяемся”. “Давай” - равнодушно сказал дедушка, выгребая ложкой остатки щей из тарелки, и они поменялись.
И дедушка так ни о чём и не узнал. Зато Алиса узнала, что никогда нельзя давать пустые надежды.
Поэтому Алиса не знала, что сказать Рубену. Они ехали по открытой ветке, в вагоне было холодно, Рубен говорил что-то о том, что терракт можно было бы предотвратить, если бы было сделано то-то и то-то. Он говорил, что такие вещи уже были во Франции в каких-то там годах, говорил о человеческом равнодушии…. Виски сдавливало свинцовой усталостью и какой-то безвыходностью. Теперь даже смерть не казалась ей выходом…
Умрёшь? Хорошо, полёт с многоэтажки…. Это, наверное, чертовски больно…. Пусть….
А потом? А вдруг ты откроешь глаза и окажешься в этом же самом мире, с этими же самыми людьми, и всё будет так, будто никакого самоубийства – не было? Что тогда? Тогда куда бежать?
Что было делать? Что было делать со всем этим? Невозможно было даже отыскать хотя бы тень понимания в окружающих её людях. Как было объяснить, что она – другая? Что это не фантазии, не потуги на собственную исключительность, не инфантилизм, а просто ощущение того, что тот мир, в котором ей приходилось жить – не её мир, что она – не отсюда?
Любовь. Чувство, которое спасало Алису. Безответная любовь, страсть, увлечение кем-то – Любовь. Это существовало, пока была возможность для этого. Пока розовые перья, которыми маскировалась настоящая, реальная жизнь, не начали облетать – одно за другим, одно за другим…. Теперь, когда действительно осталась лишь реальность любви – без выдуманных героев или красавчиков-педагогов из ВУЗа, где она когда-то училась, Алиса понимала, что её любви не выдержит никто. Просто потому, что здесь так не живут.
Здесь спокойно уходят на работу – расставаясь. И так же спокойно возвращаются домой – встречаясь. Она не умела, а если честно, то и не хотела жить – так. В её мире с любимыми не расставались.
Просто не расставались, вот и всё. Всегда были вместе. И деньги зарабатывали вместе, и посуду мыли вместе, всё – вместе. Ну, разве что в туалет ходили по отдельности….
- 4 -
Станция. Их станция. Бо подхватил сумку – а сумочка-то тяжёлая, - подумал он, выходя из вагона. Они немного повертелись под указателями – чтобы сориентироваться, куда же именно им выходить, чтобы попасть на вокзал. До поезда оставался почти час.
-Покурим? – предложила Алиса, когда они выбрались, наконец, на улицу.
Она достала слегка помятую пачку «Парламента», выудила оттуда сигарету и вставила её Бо в рот. «Парламент» она курила не из-за понтов, а просто потому, что задыхалась от других сигарет. Бо всегда шутил, что курить там нечего – табак очень лёгкий, да ещё угольный фильтр…
Сам он курил куда более крепкие сигареты. «Союз-Аполлон», например.
Светка ныла, что хочет зайти в вокзал и выпить чего-нибудь – желательно горячительного, Рубен просто стоял с шапкой в руках – он всегда снимал шапку в метро, а потом, выйдя на улицу, частенько забывал одеть… Алиса, в конце концов, не выдержала и напялила на него эту дурацкую шапку – шапка действительно была дурацкая, вроде, с одной стороны, просто кепка, а с другой – у кепки имелись опускающиеся в случае холода «уши». Холодало, поэтому Алиса опустила эти самые «уши». Вообще, вид у Рубена был такой, будто он сейчас расплачется.
-Мальчик, в твоих глазах печаль всей нации! – сказала Алиса, и тут же поняла, что сморозила глупость, потому что Рубен страшно комплексовал по поводу своей национальности… Алиса даже не знала, кем он был – армянином или азербайджанцем, но знала, что комплексовал – ужасно.
У Рубена тут же заблестели глаза. Бо отмочил что-то по поводу - ну, нельзя же всё время грустить, типа, шутим, чтобы не плакать. Рубен сказал, что ему надоели пошлые шутки Бо.