Ангел из авоськи

— Это еще хорошо, что ты ревешь, совесть не совсем потеряла. Но такая мне и нужна. Знай — тебя ищут и найдут, если я тебе не помогу и ты сбежишь от меня. Да куда тебе бежать? В тюрьму разве?.. Паспорт твой у меня. Рукопись твоего друга я сейчас могу бросить в печку, у меня на кухне печечка есть… Вот так, Ангел из авоськи!

Внезапно наступила тьма — я ничего не видела, не слышала и не чувствовала.

Потеряла сознание и свалилась со стула.

2.

Тимофей Казиев и Родя, а точнее — Родерик (не как-нибудь!) Онисимов, сидели в Ницце у самого синего моря на пляжных лежаках.

Казиев и Родя пили пиво. Но не из бутылок или бокалов, а хлебали по-простецки сей напиток из возимых Казиевым с собой граненых стаканов!

Казиеву так нравилось, ибо он давно и прочно считал себя великим кинорежиссером, получившим столько различного рода призов, что ему обрыдли светские приемы, фуршеты, пати… Здесь надо показать этим малахольным европианам, что такое русский мужик, к тому же великий режиссер! Он хотел, чтобы выглядело все именно так. А на самом-то деле награды и статуэточки киношные — исключительно российские, да и не первой статьи. А здесь… Кажется, протяни руку и… Канны, и треклятая Boulevard de la Croisette, и Дворец Фестивалей, и чертова красная дорожка! Ох, пройдется по ней Казиев, обязательно пройдется, этаким винтажным красавцем, перед талантом которого склонилась неоправданно загордившаяся в последнее время Золотая пальмовая ветвь. Только бы найти материальчик, у самого-то Казиева уже давно из-под пера сплошной трэш выходит, себе-то можно признаться. Но ничего, еще не вечер, еще потопчет Тим красную дорожку!

А вот Родя, преуспевающий адвокат, не так давно выскочивший по «чьему-то велению, чьему-то хотению» в продюсеры с добротным количеством хороших акций в придачу, виллочку здесь арендует. И Казиеву даже кажется, что прикупить ее намеревается. С чего это Родька так всплыл в последнее время, ведь, как говорится «ни рожи, ни кожи»… Как ни старался, не смог ничего узнать Казиев. Вокруг будто стена молчания, словно заговор какой-то…

День был жарчайший, Казиев закатал парусиновые штаны до колен (шорты он не носил принципиально, потому что их носили ВСЕ) и своими сизо-карими глазами, щурясь, вглядывался в морскую невыносимо синюю даль, а Родя нет-нет да и посматривал на него.

Он знал, точнее, слышал, что Тим задумал новый фильм, с каким-то чудовищно убойным сюжетом. И как будто хочет, чтобы Родя стал продюсером. И у Роди были все основания так думать.

Вроде бы и сценарий у Казика есть, только загвоздка с главной героиней… Никак не найдет нечто нечеловечески прекрасное! Так Родя слышал.

Но что «старуху», свою бывшую теперь жену Улиту Ильину, Тим не возьмет, говорил весь киношный люд.

И тут, как показалось Роде, который изнемогал от дышащего жаром полдня и еще пива, каковое просто ненавидел, Казиев как-то подобрался, сильно сощурились его жуткие (так считал Родя) глаза, и он спросил, как бы просто так, от нечего делать:

— Слышь, Родька, а что там у тебя за Цыпа?

Прежде чем что-то сообразить с ответом, Родя подумал желчно: узнали, сволочи! Сучье племя эти киношники! Откуда? Ну откуда они могли узнать и уже сообщить этому демону о Родиной тайной красотке, дуре непроходимой, но необыкновенной по всем другим статьям — Тинатин! Просто — Тинке.

Это ее! Ее назвал сейчас Казиев «Цыпой»!

Наконец Родя созрел для ответа:

— О чем ты, Тим? Какая Цыпа?

Казиев со своей волчьей улыбочкой, открывающей белые клыкастые зубы, которые в первые минуты общения с ним ввергали дам в состояние непреходящего сексуального стресса, ответил небрежно:

— Ласточка моя, Родик, все же знают, как ты к ней мотаешь куда-то в направлении Сан Тропе! Влюблен, что ли?

И Казиев захохотал, открыв розовое, как креветка, небо!

— Чушь какая-то… — пробормотал Родерик, уже понимая, что ему не отвертеться от этого гангстера, если он, Родерик Владимирович, хочет еще иметь с этим волчарой дела!

— Короче, — разозлился Казиев, — я ведь не сказки пришел тебе рассказывать, а там, — он презрительно кивнул на отель «Negresco», — там подслушает даже комар. Или ты отвечаешь, или я ухожу. Ты мне надоел, впрочем, как и все здесь. Так что, Цыпа? И почему ты тогда клеишься к моей старухе, которая, правда, мне абсолютно не нужна, но я должен врубаться в любую ситуацию. А Цыпу я бы у тебя взял… На время, — сказал это и встал.

Родя от нахлынувшей злости так и остался сидеть. Надоел Казя!