Ангел-Хранитель 320

– Никто пока не знает. А когда узнают, до тебя доведут все, что положено знать. А сейчас давай на склад, оденься, как человек. Оружие получи. Тебе отпуск небольшой положен после ранения. Походи, приди в себя. Сильно не пей, ты мне нормальным нужен. Без брони и без оружия не ходи, даже по городу. Военное положение. Вот, держи направление. Крысы складские будут динамить – просто дай в морду. Сейчас все упростилось.

– Понял, Курт. Пойду я.

– Удачи. Жду в понедельник к восьми ноль-ноль. Напоминаю: у нас пока военное положение. Чихнешь не так – сразу к стенке. Так что не опаздывай.

– Конечно. Пока, Курт.

Глава 40.

Военный городок изменился. То ли хмурая погода тому виной, то ли куча военной техники на улицах, не понять. Даже разноцветная брусчатка как будто приглушила свои краски. На улицах пусто. Редкие женщины, словно под огнем, появляются и тут же быстро исчезают за дверями-укрытиями. Где-то далеко размеренно бухает батарея противокосмической обороны.

Яркие прежде витрины грубо замазаны толстым слоем специального светонепроницаемого состава, из-за чего некогда сияющие на солнце здания выглядят будто одинаковые солдаты в хаки. На газонах – провалы окопов с бетонными брустверами. Перед ними – живописные растяжки со спиралями колючей проволоки. Из сквериков торчат вверх спаренные стволы зенитных автоматов. Вокруг – грозные таблички: «Проход запрещен – стреляют без предупреждения!» или «Стой! Минное поле!». Кое-где улицы перекрывают блок-посты, настороженно шевелящие стволами автоматических турелей. И – патрули, патрули, патрули. На колесных транспортерах, на машинах с воздушной подушкой, на джипах с пулеметом. Однажды попался даже один в сопровождении КОПа. Пока Сергей добирался до своей квартиры, документы у него проверили трижды.

Аккуратная красная пломба на замке двери. Надпись «Для авторизации прижмите палец». Пломба шипит, испуская дымок, разваливается от прикосновения. Дверь бесшумно распахивается.

Воздух в квартире почему-то пахнет больницей. Вокруг чисто. Аккуратно убранная постель. Не валяется на полу скомканная простыня, одежда аккуратно выглажена и убрана в стенной шкаф. Нет даже забытой впопыхах посуды в кухонном автомате. В его отсутствие кто-то позаботился о жилище, и весьма неплохо. Почему-то Сергей уверен, что не найдет в холодильнике пакетов с засохшим хлебом и пива с просроченным сроком хранения.

«Сервис», – криво улыбается он. Бросает на пол кофр с парадными тряпками. Снимает и ставит рядом шлем, расстегивает броню. Сидеть в домашнем кресле, вытянув ноги, до ужаса удобно. И непривычно, словно у тебя вместо ног ласты. Тишина стоит – не описать словами. Про такую говорят – мертвая. Пустой дом что-то беззвучно кричит. Не разобрать, что именно. Не желает признавать за своего.

Он обводит комнаты внимательным взглядом. Сейчас он дорого бы дал за любое напоминание, что он когда-то был не один. Хоть что-нибудь! Забытый на столике планшет Магды. Тюбик ее бесцветной помады на широком подоконнике. Нарисованное пальцем на запотевшем зеркале сердечко. Ничего нет. Все стерильно.

Он долго плещется в душе. Слава богу, война не отменила горячую воду. Медленно одевается. Новая броня все еще пахнет складом. Тщательно чистит пистолет. Перебирает и рассматривает патроны. Надо бы зайти к оружейнику, пристрелять. Зеркало зыркает на него незнакомым взглядом. Этот взгляд что-то знает про Сергея. Что-то, чего не знает он сам. Он спускается по лестнице в сумрачный вечер. Интересно, кабаки работают? Работают, работают, подтверждает таксист. Только закрываются за час до комендантского часа, в одиннадцать. После наступления комендантского часа по всем, не имеющим специального радиожетона, стреляют без предупреждения. Позавчера патрульные застрелили пьяного матроса – не успел спрятаться на ночь в массажном салоне.

Тусклая красная лампочка перед замазанной серым дверью. Как знак протеста против унылой серости – до блеска начищенная широкая ручка. Пузатое черно-белое существо на погашенной вывеске едва проглядывает сквозь сгущающийся сумрак. Пронзительный крик над головой все тот же. Надо же. Тут многолюдно. Глядя снаружи, не скажешь. Все так же светится стена-аквариум, возится за стойкой Мустафа. Все как раньше.

Угрюмый морпех у стойки. Пьяненький. Значит, и с этим все еще порядок. В упор разглядывает Сергея.

– Ты без значка и без повязки, – наконец, изрекает детина. Броня делает его еще больше. – Ты не на службе?

– Нет, – отвечает Сергей. Поднимает лицевую пластину.

– Тогда это бар для морпехов. Только для морпехов, – морпех делает ударение на «только». Заслоняет проход.

– Я знаю, – Сергей спокойно смотрит пьяному в глаза. – Посторонись, браток.

Морпех, как скала. Застывает с приоткрытым ртом. Таращится на тусклый шеврон на рукаве. Маленькая трудяга-пчела, чуть выше ее – темно-красные нашивки за ранения. Замазанные маскировочной мастикой планки наград на груди – сразу и не различишь. Невзрачный знак «За участие в рукопашном бою». Сержантские петлицы.

– Ты к тому же и сержант. Это бар для рядовых.

– Знаю, – повторяет Сергей.