Она уже час стояла под дверью операционной. И вот наконец оттуда вышла дюжая медсестра, держа на обеих руках младенцев, кое-как завернутых в чистую ветошь.
– Принимай, – сказала она.
– Я? – удивилась Надя.
– А куда я их дену? – пожала плечами медсестра. – У меня вон раненых сколько.
Она сунула младенцев Наде.
– Они девочки или мальчики? – спросила та, глядя на их сморщенные красные личики.
– Оба два. Королевская двойня.
Фамицкий тоже вышел из операционной.
– Надя, сможете пока присмотреть за детьми? – спросил он.
– Конечно, Семен Борисович. А… с Лушей что? – осторожно спросила она.
– Все в порядке с вашей Лушей, – недовольно ответил Фамицкий. – Спит после наркоза. Пришлось кесарево сделать, хорошо, что успел.
Он ушел обратно в операционную. Медсестра кивнула на младенцев и сказала:
– Отдашь мамаше, как проснется.
– Что вы, – покачала головой Надя. – Ей же кесарево сделали. Она встать даже не сможет.
– Ничего, лежа понянькает, – хмыкнула медсестра. – Мы, бабы, выносливые.
Когда она скрылась за дверью операционной, Надя сказала обоим младенцам:
– Глупости какие. Мы и сами разберемся. Сейчас кого-нибудь расспросим, чем вас покормить…
И пошла по коридору, унося их с собой.
Глава 7
– В операционную, – сказал Фамицкий, отходя от топчана, на котором только что осмотрел раненого.
– Ногу резать?! – закричал тот. – Не дамся!
Не отвечая, Фамицкий направился в угол, отгороженный ситцевой занавеской.
– От гангрены хочешь помереть? Да не скули ты! – цыкнула на раненого медсестра. – Семен Борисович все, что сможет, сделает. Сбережет тебе твою ножищу, не бойся.
– Ну, как вы? – спросил Фамицкий, заглядывая за занавеску.
– Оклемалась, – ответила Лушка. И добавила пронзительным деревенским тоном: – Всю жизнь Бога буду за вас молить!
– Это не обязательно, – поморщился Фамицкий. – Детей кормите?
– Надя приносит – кормлю. Молока только мало.
– Ешьте побольше.
– Что есть-то буду? В избе шаром покати. – И, отбросив деревенское притворство, воскликнула: – Доктор, миленький, оставьте меня в госпитале!
– Лукерья Алексеевна, вы сами понимаете, что это невозможно, – ответил он.
– Я ж не на койке валяться! – горячо проговорила Лушка. – По хозяйству все бы делала. Полы мыть, стирать – что скажете. В лепешку расшибусь! Пропаду я в деревне одна. С голоду помру. И малые мои помрут.
Семен молчал. Что он мог ответить?
Увидев, что Надя входит из парка в хозблок, Вера окликнула ее:
– Надя! Тебе туда зачем? – И сердито сообщила: – Экспонаты Фамицкий распорядился уже и оттуда вынести. Все на складе свалены теперь.
– А я к Луше, – ответила та. – Посижу с Оленькой и Тёмой, пока она вещи из деревни перенесет.
– Какие вещи? – удивилась Вера.
– Свои. А ты не знаешь? Семен Борисович оставил ее работать в госпитале. Сестрой-хозяйкой. Здесь теперь ее комната.
Комната, выгороженная на бельевом складе, была такая маленькая, что в ней помещались только стол да топчан, на котором Лушка спала вместе с младенцами. Младенцы спали и сейчас, а Лушка, уже одетая, чтобы идти в деревню, стояла у оконца и прислушивалась к разговору сестер Ангеловых.
– Теперь понятно, для чего отсюда выбросили наши экспонаты, – иронически заметила Вера.
– Вера! – укоризненно произнесла Надя.
– Что – Вера? Думаешь, от этой мадонны с младенцами будет польза для госпиталя? А я вот думаю, наш благородный рыцарь организовал здесь приятную пользу для себя лично.
– Стерва! – процедила Лушка сквозь зубы.
Вид у нее при этом однако же стал задумчивый.
«Все ж таки везет мне в последнее время, – опасливо думала Лушка уже вечером, домывая пол в своей комнатушке. – Кусок хлеба есть, помощь от Нади-блаженной есть. Даже малые спокойными уродились».
С того дня, когда Семен Борисыч назначил ее сестрой-хозяйкой, прошло две недели, и все это время уж как она старалась по работе – ног под собой не чуяла! Пока нареканий у начальства к ней не было, но мало ли что дальше будет.
Младенцы спали, отгороженные от края топчана свернутым одеялом, чтобы не свалились. Лушке тоже хотелось спать – умаялась за день. Пока белье санитарам выдала, пока то-другое… Разогнувшись, она бросила взгляд в окошко и увидела Семен Борисыча, идущего к флигелю. Раздался стук в дверь.
– Не заперто! – крикнула Лушка.
– Лукерья Алексеевна, извините за поздний визит, – сказал Борисыч, входя. – Завтра в шесть утра привезут постельное белье – примете. Только максимально внимательно! Чтобы не подсунули рваное.
– Не волнуйтесь, Семен Борисыч, мне не подсунут, – заверила Лушка. И поинтересовалась: – А что вы меня все по отчеству? Лушей зовите. А если чего надо – не стесняйтесь.
С этими словами она шагнула к нему и прислонилась, да не боком или там плечом, а сразу грудью. Чего рассусоливать-то?
– Что мне может быть от вас надо? – оторопел он.
– А хоть что. Ничего не стесняйтесь.
– Хм… Что это вы вдруг?.. – пробормотал Борисыч.
Стесняется все ж таки, значит. Одичали мужики без баб-то, понятное дело.
– Не вдруг. – Лушка прижалась поплотнее. – Мужчина вы одинокий…
– Лукерья! – воскликнул он. – Алексеевна…