Ангел-хранитель

Когда Любочка скрылась за дверью, Антон направился к вагончику, где жили нанятые отцом рабочие. В темноте он, конечно, не разглядел того, кто напал на Любу, но вдруг найдет? Громил таких не слишком-то много.

Но если бы и удалось его опознать, то разбудить все равно не представлялось возможным. Из вагончика доносился многоголосый храп, а двое его обитателей валялись снаружи у погасшего костра. Антон обошел их, оглядел.

– Работнички! – процедил он. И добавил с сердитым обещанием: – Ну ладно…

Любочка уже причесывалась на ночь – волосы у нее были такие густые, что для этого требовалось немало времени, – когда в ее комнату вошла бабушка.

– Ложишься? – спросила она.

Любочка как раз в эту минут вспоминала, как Антон слушал ее пение, поэтому на губах у нее играла улыбка.

– Да, – кивнула она. И спросила, улыбку эту прогоняя: – Как ты себя чувствуешь, ба?

– Обычно. Это неинтересно, Любочка.

– Почему?

– Нет ничего скучнее разговоров о старческом самочувствии.

– Не хочется рассказать?

– Совершенно не хочется.

– Вот правду дедушка говорит, железный у тебя характер! – засмеялась Любочка. И тут же лицо ее стало серьезным. – Ба, я давно тебя хотела спросить… Ты совсем-совсем не знаешь, кто был мой отец?

Она с детства знала, что по бабушкиному лицу невозможно определить, что та взволнована. И вдруг теперь волнение словно накрыло ее лицо тенью. Это было так удивительно, так непривычно!

– Почему ты вдруг спрашиваешь? – спросила бабушка.

– А мне цыганка сказала: ты – наша, – ответила Любочка.

– Какая цыганка? Где?

– На пустоши. Знаешь, она будто из воздуха соткалась. А потом исчезла. Мистика!

– Люба! – В бабушкином голосе звучало сильное волнение. – Будь осторожна, я тебя прошу. Не разговаривай с незнакомыми людьми – сама видишь, что здесь теперь творится.

Воспоминание об Антоне тут же снова стало для Любочки главным. Она улыбнулась и сказала:

– С незнакомыми не буду. Значит, про моего отца ничего не известно?

– Мы его даже не видели.

Она несколько секунд ожидала, не добавит ли бабушка еще чего-нибудь, но та молчала. Что ж, Любочка всегда знала, что воспоминания об умершей родами дочери для бабушки мучительны. А отец… Когда-то она расспрашивала о нем Олю, но тетушка сказала только, что он был мерзавец, сломал мамину жизнь и умерла она из-за него.

– Спокойной ночи, ба, – сказала Любочка и, когда та вышла, поцеловав внучку, выключила лампу.

И тут же главная радость сегодняшнего вечера вытеснила из ее мыслей все остальное, и улыбка оставалась на ее губах до тех пор, пока она не уснула, да и после этого тоже.

Глава 4

Не ожидал он, что все эти иконы так его взволнуют! В церковь не ходил – в гарнизонах церкви не предусмотрены, тем более он был полковник, партийный. Потом бизнесом занялся, вообще ни до чего стало, забот по горло. В общем, всегда считал себя равнодушным к божественным всяким делам – и вот поди ж ты…

А ведь к складскому флигелю пришел злой как черт, потому что по дороге чуть не подрался с каким-то старым пнем. Кадровый тот, видите ли, военный, а ему тут какие-то бандиты-кровососы помешали лечение закончить! В драку бросался, за грудки хватал. Когда козлом обозвал, Петр не выдержал даже – вмазал ему как следует. За такие слова отвечать надо! И вообще, раз не сумел из дерьма выбраться и в новой жизни человеком стать, так ты никто, и звать тебя никак, и молчи в тряпку. Кадровый военный еще орал ему вслед угрозы, но Петр уже не обращал на них внимания – спешил на встречу с бывшей директоршей.

Лушка не поверила, что коллекцию он купил вместе с Ангеловым.

– Не может такого быть! – возмутилась она. – Это же государственные ценности!

– То-то государство ночей не спало, все про них думало, – хмыкнул Петр. – Давно ты за них отчитывалась?

– А я за них не отвечаю, – заявила Лушка. – Музей закрыт, они просто на складе у нас остались, а к санаторию отношения не имеют.

– А к чему имеют? – поинтересовался он.

– К Музею прикладного искусства. К московскому. Вот туда за разрешением и поезжай.

Надо было видеть, как вытянулось у нее лицо, когда Петр предъявил ей документ – какой положено, со всеми печатями. Для него было особенной радостью предъявить его именно этой чертовой бабе, которая когда-то заворожила отца и сделала несчастной мать, да и его, мальца, тоже.

– Чтобы государственную коллекцию непонятно кому продали?.. – проговорила Лушка.

– Я – понятно кто, – отрубил он. – Хозяин я. И все, что здесь есть, теперь мое. Ключи давай.

Она молча положила ключи от склада на его ладонь. И так же молча смотрела, как он входит в складской флигель, чтобы осмотреть законное свое имущество.

А вот то, что он увидел, имуществом своим назвать ему почему-то было… То ли стыдно, то ли даже страшно. Ладно всякие статуэтки или там роза золотистая, которую, бабка Авдотья когда-то говорила, прадед его сработал. Но иконы эти… Петру казалось, Спас и Богородица смотрят на него с укором. А чего ему стыдиться? Ничем он не хуже всей своей так называемой родни!

Однако вышел Петр Кондратьев со склада в непривычном для себя подавленном состоянии.