Ангел-хранитель

Андрей действительно был в особняке, как Семену и сказала Луша. Он сидел в той самой комнате, где совсем недавно читал Любочке главы из своей книги, и складывал в картонные ящики папки ангеловского архива.

Кто-то постучал в дверь – удивительно, все теперь без стука открывали любые двери разоренного особняка, – и когда Андрей предложил войти, на пороге появился этот мальчик, сын Петра Кондратьева. Новый хозяин Ангелова.

Впрочем, в том, как он вошел, как посмотрел на Андрея, не было ничего хозяйского. А что было в его прямом взгляде, в лице, во всех его явственно выраженных кондратьевских чертах – не отцовских, а скорее дедовых, от Степана ему доставшихся? Это Андрей понял не сразу, а когда все-таки понял, то обрадовался. Свобода в нем была, в этом мальчике. Та свобода, которую дает человеку только чувство собственного достоинства и признание за другими безусловного права на то же чувство.

Неужели и он хочет выселить Веру с Семеном из Ангелова? Трудно поверить.

– Здравствуйте, Андрей Федорович, – сказал он.

– Здравствуйте, Антон Петрович, – кивнул Андрей. – Извините.

– За что?

– Задерживаю ремонт. – Андрей указал на папки и ящики. – Завозился со сборами. Как папа себя чувствует?

– Уже получше. Вы врагом меня считаете, Андрей Федорович? – помолчав, спросил он.

Хороший взгляд, хороший! Прямо в глаза.

– Нет, Антон, – ответил Андрей. – Тебя я врагом не считаю. Кстати, можешь меня по имени-отчеству не называть.

– А как же мне вас называть?

– Просто по имени. Я, вообще-то, дядя твой двоюродный.

– А Люба говорила, что вы ее дядя, – удивился он.

– Ее – по материнской линии. – Андрей улыбнулся. – Не удивляйся, здесь все и всем родня.

– И я тоже родня? – как-то настороженно спросил Антон.

– Кому?

– Ну… Любе, например.

– Любе? – Андрей на мгновение задумался. – А знаешь, Любе-то и нет! Ну точно. Она Фамицкая-Ангелова, к Кондратьевым отношения не имеет. А ты Кондратьев, к Ангеловым не имеешь отношения. А почему это тебя заинтересовало?

– Просто так, – отстраненным тоном ответил он. И тут же спросил: – Дядя Андрей, я слышал, в архиве есть какие-то чертежи по источнику. Старинные.

– Есть, – кивнул Андрей.

– Могу я их посмотреть? Мы там работы начинаем, хотелось бы предварительно разобраться.

– Обстоятельный ты, – улыбнулся Андрей. – С ними никто еще не разбирался, в том числе и я.

– Почему?

– Я в инженерных делах плохо понимаю, – пожал плечами он. – А санаторские службы интереса не проявляли. Источник в порядке, ну и ладно.

Он взял в одной из уже собранных коробок папку – на нее была наклеена фотография хрустального яйца – и, протягивая ее Антону, сказал:

– Чертежи в самом деле старинные, профессора Ангелова. Собственно, он этот источник сто лет назад и оборудовал. А хрустальное яйцо – это ключ от него. То есть когда-то было ключом, сейчас, конечно, все уже более современно устроено. Возьми чертежи с собой, разбирайся.

Больничное оборудование осталось только в одной палате главного корпуса. Она была крайняя по коридору, маленькая, и про нее просто забыли в общем разоре. В ней и лежал теперь Петр Кондратьев. Глаза у него были закрыты, но он не спал – невозможно было назвать сном кружение, происходившее у него в голове от температуры и ноющей раны.

Жена, ухаживавшая за ним, вышла на полчаса поесть и вот-вот должна была вернуться.

Петр не знал, хочет ли видеть ее. Нет, никаких претензий у него не было к Вале – она его любила, родила ему сына, не слишком пилила и была понятлива во всем, что составляло его жизнь.

Что прежде составляло его жизнь. После выстрела – неожиданного, дурацкого – что-то переменилось в нем. Петр сам не понимал этой перемены, и уж точно не могла бы ее понять Валя, даже если бы он нашел слова для того, чтобы описать, что с ним происходит.

Но и слов он никаких не находил в температурном тумане.

Дверь открылась – Валентина вернулась, наверное.

– Здравствуй, Петя, – услышал он.

Лиза сделала несколько шагов через крошечную палату и остановилась у кровати. Лиза!..

Петр так обрадовался, как будто получил подарок. Да, только в детстве он так радовался, и именно подаркам – здесь, в Ангелове, когда приходил на новогодние праздники. Никто из братьев-сестер, хоть двоюродных, хоть единокровных, не обращал внимания на него, переростка. А Лиза дружила с ним всегда. Она была единственной радостной памятью его детства.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, садясь на край кровати.

– Хорошо.

Лиза положила руку ему на лоб и сказала:

– Температура.

– Пройдет. Укол сделали.

– Может, все-таки в больницу?

– «Скорая» была же, – сказал он. – Ранение сквозное, ничего страшного. Тут отлежусь. Ты-то как?

– Хорошо. – Она улыбнулась. – Максим в МУРе по-прежнему, я в туполевском конструкторском бюро. Мальчишки в летнем лагере сейчас, а Наденьку я с собой привезла, завтра тебе ее покажу. Почему ты мне не сказал, что Ангелово купил, Петя? – спросила она, помолчав.

– Ну, почему… – Петр вздохнул. – Стыдно было, Лиз. Так-то вроде сам себе говорю: я в своем праве. А представлю, как ты скажешь: «Это несправедливо!» – Он виновато улыбнулся. – И стыдно.