Ангел Кумус

Мир вокруг – категорически потусторонний. Я даже иногда ощупываю его слегка пальцами в безумной надежде найти трещину, заковырку – тщетно! О, Су, любовь моя! Любил ли кто... «Москва, Москва, люблю тебя я, как сын родной,.. как мать родная!» Я передвигаю ноги и внимательно смотрю вниз, я дрожу от страха и потею от попытки изобразить принадлежность этой дурацкой потусторонности – этому вонючему, ругающемуся, иногда озадачивающему из окошка автомобиля – «девушка, не хотите ли посношаться?» – городу, его «коренным и гостям столицы», я чувствую, что у меня это плохо получается, я совсем ослабеваю от потуг принадлежать – и все мимо, мимо и все – темень кромешная, а если покороче – я иду от метро домой, уже темно, и я боюсь.

Дома я отлавливаю воспоминания – маленькие блестящие рыбки в зеленой воде – среди мебели, цветов и удрученности моих ковров, – ну, наконец-то! ну, успокойся! Воспоминания ловятся, ловятся... Это мой дом, мне должно быть здесь хорошо и – как это? – уютно.

Телефон. Я устало выслушиваю рассуждения Су о прилагательном «полоумный»:

– Понимаешь, у нас разногласия, полоумный – это умный наполовину? Это Дални так считает, а я говорю, что это значит – полый ум.

– Су, ты где училась? Ты еще помнишь?

– Вера, ну не помню, ну правда, скажи.

– А можно Дални к телефону.

– Значит, он прав? Ладно.

– Дални? Я как бывшая коллега Су в области филологии торжественно объясняю: полоумный – это значит умный как пол! А у нас, русских, полы какие? Деревянные. Значит, умный, как наш русский деревянный пол, то есть немножко глупый!

– О! Деревянный пол! Это неожиданно и даже странно... Благодарю.

– Вера! Ты что это несешь? У тебя все в порядке?

– У меня предчувствия.

– Ты опять боишься, да? Ну чего тебе бояться, не забудь припомнить на ночь свои страхи!

Это я рассказала Су, что если вспомнить все страхи, которые могут присниться, то они как бы уже отживают свое на этот вечер и не снятся.

Я укладываюсь в постель и стараюсь расслабиться. Тихо плыву, разглядывая камушки на дне, не помня о последнем вздохе, камушки светятся голубым светом, возле них плавают разноцветные рыбки...

Телефон.

– Вера! Не забудь, что ты еще валишься со ступенек!

– О господи, Су, я теперь не засну!

И я усаживаюсь в кресло, пропахшее моим мужчиной, я согласна даже на это – на его дурацкие мысли, забытые в складках этого кресла, я не сидела здесь давно, мир совершенно других вещей всплывает передо мной, я натужно вслушиваюсь в идиотское слово «коллектив», «защита», потом идут друг за другом – бусами – «разработка»– «программа» – «зарплата» – «дифрактометр» и завершает все это последняя бусина – опасное слово «интерфейс».

В этот момент в моей двери осторожно поворачивают ключ, очень осторожно, не бояться, интерфейс защитит меня, дверь к тому же на предохранителе, хорошая, укрепленная дверь, а вот ключи я постоянно теряю, это даже интересно, как в одном спектакле: там вор, забравшийся в квартиру, долго потом разговаривал с хозяином и оказался вообще страшно интересный человек...

Я на цыпочках подхожу к двери, стараясь не дышать, отвожу «веко» у глазка и таращусь в дырочку – вот она! – дырочка в потусторонней стене! Очень обидно, что люди, увиденные мной оттуда, потом всегда уходят из своего потустороннего мира, и входят в мой, и становятся ничьи. Я разглядываю Су, она стоит, опустив голову в задумчивости, прекрасная и неотвратимая Су. Может, это было предчувствие, иначе почему я подумала «неотвратимая»? Если бы я сейчас спала, а Су не открыла бы дверь, она не стала бы звонить и будить меня, я и сейчас вижу, как она думает -"Будить-не-будить?" И она ушла бы в ночь и сама отыскала бы место своего последнего убежища и исчезла бы там незаметно и навсегда. А я искала и искала бы ее, ощупывала и ощупывала стену, нагромождая новые страдания в свою пирамиду страданий. Но я открываю дверь, и Су обрадованно бросается ко мне:" Ты так и не смогла заснуть, какое счастье!"

К моему ужасу Су ставит на пол свою дорожную сумку, я не могу скрыть удивления, она клянется немедленно все объяснить. Потом она раздевается, потом ведет светскую беседу о моем самочувствии, потом просит кофе, потом не пьет его, потому что нет молока, в итоге я начинаю катастрофически засыпать в кресле, я даже не могу справиться с глазами и смотреть в одну точку, и тогда Су сообщает, что она убила Дални. Я сонно соглашаюсь, что для самообороны у нее, конечно, были все основания. Но оказывается, что он отравлен.

– Цианистый калий.? Как у Агаты Кристи. А яд ты носишь в дупле зуба мудрости?

– Прекрати, Вера, я не знаю, что это были за таблетки. Сережа дал их мне и сказал, что это просто снотворное. Ему нужно было, чтобы Дални заснул, разве ты не понимаешь, Вера, меня просто подставили!

Она прокричала это уже истерично и немного разбудила меня.

– А этот... Сережа, он прятался в это время в тумбочке?

– Нет, он должен прийти к пяти часам и посмотреть кое-что у Дални. Он так сказал. Вера, я пропала!

– А который час? Как спать хочется... Су, я тронута, ты так заботишься о моем здоровье, но я уже умираю, спать хочу. Можно я посплю?