Ангел Кумус

Я пропускаю Су вперед, застываю на месте и хватаю себя за горло рукой, чтобы не заорать: Су едва достает мне до плеча. Это существо идет по шпалам, шаркая туфлями, которые с нее спадают, кофта закрывает ее ноги почти до колен, оно бормочет что-то, оно подвернуло штанины, которые Су едва доставали до щиколоток. Я не выдерживаю, сдаюсь и кричу. Сначала получилось громко, а потом я просто сипела.

– Су!..

Она остановилась, она подходит ко мне, становится на цыпочки. Она смотрит мне в лицо, я вижу глаза Су, ее губы, ее лоб, она смотрит вопросительно.

– Су, ну-ка скажи что-нибудь!

– Я тебе уже полчаса твержу, что у меня туфли спадают. А ты не… А почему – шепотом?

– Голос... сорвала, когда испугалась.

Она отворачивается и идет дальше. Я иду за ней, покачиваясь, я перестаю что-либо понимать.

Показались огни станции.

Мы брели возле длинного товарного поезда, его вагоны все не кончались. В определенный момент я почувствовала, что если немедленно не сяду и не выпью чего-нибудь, я просто упаду, я уговаривала себя ни о чем не думать, пока не сяду и не успокоюсь. В глаза ударило светом, маленькое здание станции с фантастической статуей огромного понурого мужика у входа. У его ног стояла урна, там что-то подожгли, мужчина-статуя стоял, сложив руки внизу живота и смотрел в урну.

– Этот памятник удивительно иллюстрирует повсеместное крушение идей. А в туалет лучше не ходите, там темно и можно провалиться. Пусть девочка где-нибудь рядом…

Мы смотрим на лохматого и бородатого мужчину, он стоял сзади статуи, курил, теперь вышел на свет. Он кивает на Су. Су переступает с ноги на ногу, я вопросительно смотрю на нее, она кивает.

– Я говорю, что именно эта урна у ног вождя символизирует…

– А где здесь можно чего-нибудь попить?

Су зажурчала рядом, невидимая в темноте.

– Поезд стоит минут пятнадцать, все уже закрыто, вы же с поезда? Прошу, если не побрезгуете, за мой столик. Я, собственно, здесь в ресторане сижу. Я – местная достопримечательность, Поэт. Хожу сюда иногда в ресторан, здесь водка и коньяк бывает, а в городе все позакрывали.

– Пожалуй, это то самое, что мне нужно.

– В смысле… вам нужен поэт?

– Только с водкой и коньяком!

– Прошу! – он неожиданно трусцой побежал впереди нас, я пошла за ним, пошатываясь, Су задирала голову и вертелась, и тут в глаза нам ударила после потемок огромная люстра и запахло отвратительно жареной рыбой.

На столе стоял кувшинчик с коньяком и тарелка с остатками еды.

– Вы с дочкой путешествуете? – он кивнул на Су.

Я боюсь на нее смотреть, я наливаю себе из кувшинчика в свободный фужер и залпом выпиваю.

– В какой-то степени...

К удивлению, мне стало намного лучше. В голове прояснилось, я успокоилась и с какой-то бесшабашностью подумала: «Все утрясется.. Подумаешь, ну убили обаятельного француза.. Еще Су уменьшилась в размерах.. А так ведь все в порядке.. Документов нет и денег ни копейки.» Я посмотрела на Су. Она сняла туфлю и пристально разглядывала свою ногу.

– Выпьешь? – мне стало жалко ее, я представить не могла, что она думает обо всем этом.

Она кивнула.

Я разлила остатки пополам себе и Су. Поэт вытаращил глаза и открыл рот.

– Все будет хорошо...

Су кивнула, я увидела, что она сейчас заплачет и показала на фужер. Мы выпили одновременно. Писатель уронил вилку и полез под стол.

– Э… Девочки.., – сказал он неуверенно, когда вылез, – Я могу пригласить вас в гости, если конечно… Ваш поезд отходит.

– Мы лучше здесь посидим, выпьем, если не возражаете.

– Да! – Су, похоже, тоже стало лучше, – Мы специально вышли, чтобы напиться, а то в поезде… нам не разрешали.

Рот Поэта опять приоткрылся розовой неопрятной раковиной в бороде. Простучал потихоньку поезд за окном. Поэт ушел и принес еще две бутылки, он долго возился с пробками, с испугом поглядывая на Су. Через полчаса мы достигли полного взаимопонимания. Поэт развивал свою идею женского экстремизма, уверяя меня, что я – мужененавистница.

После второго бокала он еще продолжал разглагольствовать на тему женского экстремизма. Я включилась вдруг, словно вытащили вату из ушей, почувствовала прилив сил и слегка поиздевалась над его провинциальным самомнением, а он назвал меня мужененавистницей. Я плеснула ему в бороду шампанское.

– Ты не права, – Су водила у меня пальцем перед лицом, я старалась этот палец укусить. – Мы никогда с тобой не говорили об этом, но мужчины для того и существуют, чтобы ими пользоваться.

– Ты еще не переела мужчин? – поинтересовалась я.

– Пользоваться всеми подряд, – спокойно продолжала она. – Их нужно закабалять всегда, любыми способами. Истерикой, лаской, ненавистью, деторождением, но полностью! – Су стукнула кулаком по столу. – А когда они забака… закака… закабалятся, тут же бросить!

Поэт испуганно икнул.

– Ну-у-у потому что, на фиг тебе нужен раб! – Су отвалилась на стуле и царским жестом отвергла условного закабаленного мужчину.

– Прекрасная ветреница, желанная пленница, любви моей девственница! Позвольте ручку, – Писатель сначала пытался добраться до руки Су через стол, потом до моей руки. – Почему вы так с мужчинами? Это несправедливо.