Читаем Ангел мира полностью

И он проводит время с приятелем в кафе библиотечном, эль (о, эстет!) отсутствует, жаль, но есть пиво тёмное, можно с ликёром смешать (коктейль вульгарный), есть виски дешёвое и белое вино, до книг теперь не добраться нам, чем более внутри нас смеси профилактической, тем легче чтение наше – без книг. О, вычурнословый: бог Тот, библиотек покровитель, птицебог, увенчанный луной. (Однажды взялся он Джойса переводить, но далее халата из первого абзаца не продвинулся). Слова попроще (ах, той простоты, что на самом деле изысканность). Внизу книг три подвальных этажа, разговору придают они комический оттенок: так и мы сейчас – персонажи всех повествований сразу. В голове нашей мысли бродят, а обмениваемся ими изредка – молча!


Будничная жизнь, экзотики никакой: разве смущают нас шалости подростков в тяжелых лифтах из нового перевода Рембо? Не предосудим.


Был поначалу замысел – уехать план куда-нибудь – и названивал он в туристкую контору, чтоб цену узнать до Нью-Йорка на теплоход. Оказалось не гораздо дорого – можно компьютер продать и уплыть, и не вернуться, и музей Хемингуэя посетить, и в благопристойной американской провинции навсегда затеряться, скитаться от фермы к ферме, нанимаясь на работы сезонные, старый найти оставленный хозяевами дом и в нем поселиться и пить виски осенью и зимой, а летом в Калифорнии выпутаться удачно из силков иммиграционной службы, жениться на глупой американке и по вечерам играть в покер с провинциалами-соседями, всё как в жизни!


Ажно книг напор в подполье нас выдавит из атмосферы земной – невесомость всего – внизу, там, тесно чересчур, но пресыщеные тексты готовы поглотить всё, словно вакуум. Внутренняя дисциплина, собранность: в лёгкой аберрации сквозь незримые стены лабиринта проходим.


Ощущение в беседе санного скольжения, как бы электричества внутри. Непреодолимо – отъединяло нас – молчание. Да, делаем то, что хотим.


Ох, не могу, сейчас в вишнёвом саду мы, садов вишнёвых и никогда не было нигде. Жажды жгло нас отсутствие. Слушай, не двигайся, так лучше, но где же кисточка. Молчание, молчание, вербальных, невербальных – никаких знаков. Я не делала никаких знаков! С ума сойти! Хорошая стратегия! Чья? Близко вовсе.

Воображаемых треугольников отношения мало, в общем-то, занимали его – и справедливо совершенно (эрос и геометрия – парочка равнобедренная). Он по узким улицам вольным бродит – в городе, где бутафория средневековая – и улыбается тихонько. Но тает, тает улыбка.


Пластинки, холодный холод путешествия польской иглы как бы по чёрным подвалам. Грампластинка всегда как бы в пустыне. Что раскинулась на заре и во сне. И вот болото пустыни засасывает. Змейками тянутся звуковые дорожки. Отличная у вас коллекция. Плавный ход звукоснимателя. (А зачем снимать?..)


Правда, коллекция слегка поднадоевшая. Но «нужная». А в рассмотрение воспоминаний вообще замечательная. Красота-то какая. Бесконечные «сессии», конверты и обложки. Вот если бы достать с полки. А не купленная редкая банда густо банальна.


Тихо крутится и звучит. Ого, ни одного холостого рукава пластмассовых рек.


И отшелушивается в странствиях – в порожних пригородных электричках, где мы – ах, почему ты всегда делаешь только то, что я тебе разрешаю? – одни, совсем одни, мимо закрытых ночных ларьков – ветхое время, и чиста вновь душа.


Душа (ещё вчера была). Душечка. В объятьях задушить. Душка. Дуся! Словно в театре кукольном. Вот как преподобный авва Дорофей братию свою поучает: «Каково бы ни было дело, малое или великое, не должно пренебрегать им или не радеть о нем, ибо пренебрежение вредно, но не должно также предпочитать исполнение дела своему устроению, чтобы исполнить дело, хотя бы оно было со вредом душе… Будьте уверены, что всякое дело, которое вы делаете, велико ли оно, как мы сказали, или мало, есть осьмая часть искомого, а сохранить свое устроение, если случится не исполнить дела, есть три осьмых с половиною».


Аминь.


Раз зашла речь о разогреве вчерашних пирогов: расстегаи с бульонными добавками приобретают невероятно свежий вкус после разогрева …


1.Вне времени и пространства нет ничего [для человека];

2.Времени и пространства нет: то, что происходит, происходит благодаря трансмутации Энергий;

3. Самость, или Душа [человека] Энергия не есть, но также и не иное;

4. Атомный Апокалипсис – событие, новую субатомную Самость определяющее;

5. Апокалипсис осознать как личное неповторимое событие избранным дано;

6. Новая Самость [человека] в сверхчеловека превращает;

7. Тела [человеческого] возможности ограничены, новая Самость получит новое тело.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Рыбья кровь
Рыбья кровь

VIII век. Верховья Дона, глухая деревня в непроходимых лесах. Юный Дарник по прозвищу Рыбья Кровь больше всего на свете хочет путешествовать. В те времена такое могли себе позволить только купцы и воины.Покинув родную землянку, Дарник отправляется в большую жизнь. По пути вокруг него собирается целая ватага таких же предприимчивых, мечтающих о воинской славе парней. Закаляясь в схватках с многочисленными противниками, где доблестью, а где хитростью покоряя города и племена, она превращается в небольшое войско, а Дарник – в настоящего воеводу, не знающего поражений и мечтающего о собственном княжестве…

Борис Сенега , Евгений Иванович Таганов , Евгений Рубаев , Евгений Таганов , Франсуаза Саган

Фантастика / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Альтернативная история / Попаданцы / Современная проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века