Ангел, мой Ангел

— Здесь уютно, — Ангел сел рядом. Он дышал часто и глубоко, словно не мог поверить, что дышит. — А зачем тебе тайное место? Прятаться?

— Ага, — Мур подтащил к себе сундучок, в котором хранил свои сокровища. Хотел добавить к ним пуговицу, но раздумал. Вместо этого вытащил три стеклянных шарика и переложил в сумку. — Братцы у меня те ещё придурки… временами. Хочется иногда одному побыть. Дай, я тебя расчешу, — он достал из сундучка резной костяной гребень, выменянный у речницы за корзину ягод. Посмотрел на свалявшиеся волосы Ангела и взял ещё серебряные ножницы. — Колтуны придётся отрезать. Ничего, обрастёшь потом. И о крыльях не переживай: перелиняешь, как птицы, и новые перья вырастут.

Ангел хотел что-то сказать, открыл рот, но тут же закрыл и отвёл глаза. И даже не вздрагивал, пока ему расчесывали и подстригали волосы.

— Теперь хорошо. — Мур полюбовался делом своих рук. С короткими кудряшками Ангел стал ещё забавнее. — Я у матушки попрошу паучьего шёлка, сделаем тебе новую одёжку. А пока вот это возьми, чтобы красиво было.

Он намотал на шею Ангелу бусики — свои любимые, из голубых и синих прозрачных камешков. Это была плата за оживление девицы из Города-под-Горой, заблудившейся в лесу и заколдованной коряжником за непочтительные разговоры. Конечно, сначала пришлось просить разрешения. Коряжники не возражали, только условие поставили, чтобы не сразу оживлял, дал время на вразумление. Девица, после того, как семидневье ивой покачалась, сильно поумнела.

Мур начал было рассказывать об этом, но вдруг понял, что его не слушают.

— Ты чего? Устал или есть хочешь? Так у меня тут лепёшки припрятаны. На, попробуй.

Ангел взял медовую лепешку, откусил и замер. Выражение лица стало странным — не то испуганное, не то счастливое.

— Вкусно как…

— Это ты ещё матушкину похлёбку не пробовал! И грибную запеканку, — Мур облизнулся. Он и сам проголодался. — Пожалуй, пора домой. Матушка как раз ужин готовит.

— Ты прости меня, Мур, — Ангел опустил голову. На грязный балахон капнула слезинка. — Ты хороший, и здесь у вас хорошо. Но я должен вернуться к Олечке.

— Зачем?!

— А как же она без меня? Я с ней всегда был, с рождения. Она со мной разговаривала, ещё когда и говорить-то не умела, но я её всегда понимал. Ведь я сам по себе ничего не видел и не чувствовал, а когда она меня в руки брала, так тепло становилось. Я даже картинки в книжках разглядывал, вроде как её глазами, понимаешь? И нянюшкины сказки слышал, если Олечка меня держала. Как ты думаешь, я останусь живым, когда вернусь к ней?

— Это вряд ли, — Мур нахмурился. — В человеческом мире волшебства мало. Оно есть, иначе бы ты не ожил, но это другое. Да не переживай, она тебя забудет. Люди забывчивые.

— Нет, не забудет, я знаю. Ты только не сердись, я тебе очень благодарен. Летать — это счастье. Но как я смогу здесь радоваться, если она там плачет по ночам одна? Уж лучше опять стать глиняным.

Мур хлопнул себя по коленям. Такой несусветной глупости ему ещё встречать не приходилось.

— Спорим, никто тебя там не будет ждать!

Ангел упрямо мотнул кудряшками.

— Нет, будет, вот увидишь. Ты ведь откроешь мне дверь?

— Открою, — Мур прищурился. — Но если ты убедишься, что детёныш не плачет, не ищет, не ждёт тебя, то вернешься со мной обратно. Договорились?

Ангел серьёзно кивнул.

— Договорились.

— Только дверь я открою не прямо сейчас, — сказал Мур.

— Почему?

— Потому что когда там ночь, у нас день. И наоборот. А сейчас вечереет, видишь? Значит там утро, а нам запрещено показываться в человеческом мире, когда светло, чтобы люди не увидели. Так что полетели пока к нам домой. Сначала поужинаем, а потом я тебя на лесные пляски свожу. Тебе понравится.

Чтобы Ангел взлетел, пришлось карабкаться на липкую от смолы сосну, но зато потом долетели прямо до дома, без остановок. Матушка, которой младшие уже всё рассказали, встретила Ангела без удивления. Только головой покачала, глядя на измазанный балахон и слипшиеся кудряшки. Мур, который выглядел не сильно чище, виновато засопел.

— Идите мыться, — приказала матушка. — Иначе за стол не пущу!

В лохани с нагретой за день дождевой водой, они поместились оба. Мур нарочно брызгался, щекотал Ангела, натирал его мылом из душистой травы, пока не полетели пузыри. Ангел сначала грустно улыбался, потом развеселился и придумал, как взбивать крыльями пену, отчего вся вода из лохани расплескалась.

Матушка, наморщив нос, забрала грязный балахон и принесла взамен кусок серебристого паучьего шёлка. Ловко обернула вокруг отмытого Ангела и заколола брошкой с синим камешком в тон бусам.

— Спасибо, — Ангел светло улыбнулся.

Матушка слегка хлопнула его по губам.

— Никогда не благодари. Просто скажи, что рад.

— Я рад, — послушно повторил Ангел. — А почему нельзя благодарить?

— Потому что "спасибо" — это пожелание, чтобы бог спас. А мы не нуждаемся в спасении и не верим в богов. Да и "благодарю" не лучше. Какое благо ты можешь подарить? У нас слова имеют настоящий смысл, малыш. Помни об этом.

Ангел задумался. Было заметно, что он не согласен с объяснениями или не до конца понял матушку, но спорить не стал.