Он жмурился, лежа на диване, содрогался всем телом. Молился, пытаясь прогнать призраки. Не выходило ничего. Его обступали какие-то люди, что-то бормотали, совали ему под нос сумки, в которых теснились термосы разных цветов и размеров.
— Все, это «белочка»! — вынес он себе приговор.
Сполз с дивана. Отправился на кухню. Нашел в аптечке марганцовку. Навел в трехлитровой банке слабый раствор и часа два промывал желудок. Потом, измученный, уснул прямо на полу у дивана. Проснувшись в три часа дня, обрадовался тому, что призраков нет. Он в квартире один. И поплелся на кухню. Вспомнилось, что пару дней назад соседка — Мария Ильинична — приносила ему в кастрюльке куриный бульон. Она страсть как жалела его. И даже пьяного уговаривала обратить внимание на ее внучку, засидевшуюся в девках до тридцати лет. Он спьяну, кажется, пообещал жениться. И даже спросил:
— А если меня посадят, она меня ждать будет?
— А куда же она денется-то. Конечно станет ждать.
Из этого заверения он даже пьяным сумел сделать вывод: дела у внучки Марии Ильиничны никуда не годятся. Наверное, она очень, очень, очень страшная.
Он достал из холодильника маленькую блестящую кастрюльку, поставил на огонь. Дождался, когда разогреется, и выпил бульон прямо через край кастрюльки. Порадовался тому, что не затошнило, и пошел в ванную. Там в горячей воде он провалялся час. Вычистил наконец зубы. Первый раз за неделю. Побрился. Руки тряслись, конечно. Если бы не электрической бритвой брился, порезался бы. А так вышло хорошо.
Он прочистил ножи, аккуратно уложил бритву в коробку. Как-никак, подарок. Прощальный подарок его девушки Стаськи. Подарила на двадцать третье февраля и свалила со словами, что все кончено, что она устала. Он долго потом ломал голову: от чего конкретно она устала, но так и не понял. И даже поблагодарил ее, что свалила до женского праздника, не заставив его тратиться понапрасну.
Но что характерно! После ее ухода у него как-то все не заладилось. То в квартире что-то не так: батарея подкапывать начала, кран так и остался непочиненным и подтекал в ванной, пыль скапливалась гораздо быстрее, чем при Стаське. И машина без конца не заводилась. И тут, бах, еще и по службе проблемы.
Все зло от баб, решил он, заваривая себе зеленый чай после того, как вышел из ванной. В них причина. Он отхлебнул огненного сладкого чая и поморщился. Ну не любил он зеленый чай. Стаська всегда настаивала, утверждала, что в нем больше пользы, чем в черном. А он и к черному был равнодушен. И от кофе не балдел. Пивка баночку выпить — это да, это наслаждение.
— Так, стоп! — приказал себе Сережа, рассматривая в темном стекле кухонного окна свою опухшую физиономию. — Только вылез! Какое пиво!
Он медленно брел в комнату с чашкой чая, когда его тормознул звонок в дверь. Он глянул в глазок и даже обрадовался, увидав на лестничной клетке Марию Ильиничну с какой-то миской в руках.
— Сереженька, очухался? — заулыбалась соседка широко. — Вот молодец, вот хвалю. И даже побрился. Вот умница! Я войду?
А уже вошла. И даже дежурные туфли со стоптанными задниками скинула. И успела шагнуть по коридору к его кухне.
— А я тебе картошечки принесла с рыбкой жареной. Будешь?
— Даже не знаю, Мария Ильинична, что сказать.
Сергей пожал плечами. Голода он не испытывал. Его мучили физическая слабость и душевная тоска. Есть он точно не хотел.
— Давай, давай, к столу. Сейчас я тебя накормлю и поговорим.
Мария Ильинична вовсю хлопотала на его кухне. Доставала приборы, тарелки, выкладывала картофельное пюре, куски жареной рыбы, хлеб. Даже хлеб принесла! Видать, у внучки дела совсем плохи.
— Садись и ешь, — приказала Мария Ильинична, усаживаясь напротив. — Чтобы все съел до крошки!
Удивительно, но он и правда все смел с тарелок. Было невероятно вкусно.
Насытился, разомлел, заулыбался. И вдруг, сам не понимая, как это у него вырвалось, спросил:
— Как там ваша внучка поживает? Когда вы уже нас познакомите?
— Ой, Сереженька, даже не знаю, как сказать. — Мария Ильинична виновато улыбнулась. — Уехала моя внучка-то. К матери в Сибирь уехала. Решила там счастья попытать.
— Надо же, как печально, — сложил он губы горестной скобкой, ничуть не печалясь, как раз наоборот. — А вы вот меня все равно не бросаете, спасибо вам, Мария Ильинична.
— Виновата я перед тобой вроде как, Сереженька. Наобещала с три короба, а девчонка — фьють и улетела, как птичка. Но это ничего. Мы тебя без невесты не оставим. Парень ты хороший. С углом. Так что… Все у тебя будет. Вот проблемы свои решишь и…
— Какие проблемы?
Он насторожился, перестав потешаться про себя над пожилой женщиной. Неужели он спьяну ей все выболтал? Как, как она узнала?
— Так приходил к тебе на минувшей неделе один долговязый, тьфу, такой прилипчивый! — Соседка сморщила лицо, виноватый взгляд ерзал по кухне. — Я ему и так и эдак, а он не отстает. И все карточку свою мне сует и сует в руки. Позвоните и позвоните, как проспится. Ты, то есть.
— И кто это был?