Ангел мщения

Так, бывало, говорила с ним мать, когда хотела добиться от него правды. Ласково, вкрадчиво, убаюкивая осторожность. И он, как лох, всегда попадался. Сейчас ему не грозило разоблачение. Сейчас ему пытались помочь.

— Что значит никогда? Ты что, видел ее и раньше? — помог ему Арский.

— Да, кажется, да. — Он обхватил ладонями затылок, зажмурился, пытаясь вспомнить хоть какой-то день своей службы. Что-то вспоминалось. — Да, она бывала. Поэтому я ее и не записал.

— Почему поэтому?

— Потому что она часто приходила. Со своей сумкой. Садилась, смотрела, слушала. Таких там несколько человек.

— Каких таких?

— Любопытных. Еще пенсионеры есть, из дома напротив. Те к нам ходили как на работу. А потом небось на скамеечке все перетирали. Сплетничали.

— Небось, — эхом откликнулся Арский, застрочив в блокноте. — Фамилии пенсионеров тоже не помнишь?

— Почему? Одну фамилию помню. Деда. Отставной военный. Бравый такой, седой. Коммунист! Все за правду воевал всегда со всеми.

— Так как его фамилия?

— Как? Так это…

И снова в памяти забрезжила дыра размером с кулак. Да что ты будешь делать!

Он прикусил губу до боли и, ахнув, пробормотал:

— Невский! Точно Невский! Звучно так. Я еще кино смотрел с похожим названием, поэтому и запомнил.

— Хорошо, молодец, — похвалил его капитан. — Давай еще про девушку. Если она ходила туда как на работу, то что-то ты должен был запомнить в ней. Глаза, рот, нос, походку, фигуру.

— Да, должен был. Но ни черта не помню. Серая! Неприметная. Лицо такое… Такое, как маска нераскрашенная. Не помню, капитан! Вы бы с пенсами поговорили. Может, они что вспомнят. Может, пересекались с ней на каком-нибудь заседании.

— А ты ее никогда не записывал?

— Почему? Раньше записывал.

— Раньше — это когда?

— Ну… Может, полгода назад. Как заступил на службу.

— На записях с камер узнать сможешь?

— Так не работали камеры в тот день, — напомнил Голубев.

— Я не про тот день, а про другие. Узнаешь, если увидишь?

— Наверное. Постараюсь…

Он ее не узнал и не вспомнил. Чудеса! И фамилий подходящих в журнале регистрации, повторяющихся более трех раз, не нашлось тоже.

— Придется проверять всех, — сонно отозвался Валера.

Он только что явился на службу, хотя натикало половину десятого утра. И широко, с хрустом зевал, поводя вокруг себя мутными глазами.

Майор не упрекнул. Он сам вчера вечером, между прочим, за семейным столом чревоугодию предавался, а Валера работал. Который день вечерами работает. И неплохо, скажем, работает. Ему удалось узнать то, что другим даже в голову не могло прийти. И он таки пошатнул основную версию, выдвигаемую коллегами из соседнего силового ведомства.

— Придется, — не стал спорить Новиков.

Скосил взгляд на верхний ящик стола. Там в пластиковой коробке лежали фаршированные вареной сгущенкой блинчики. Ольга навязала.

— Все равно не выдержишь без перекуса до обеда, Сереженька. Станешь магазинные пирожки жевать. Не стоит. Лучше ешь домашнее.

Он и не особо спорил. Безропотно подчинился. Во всем, что касалось его желудка, он целиком и полностью полагался на мнение супруги. Может, и не следовало, а? Может, тогда бы он и не отрастил себе живот в тридцать пять лет и не завидовал белой завистью своему другу и напарнику. Тот был всего на пару лет младше его, тоже уже не юноша, а фигуру-то, фигуру сохранил великолепную.

— Ты представляешь, майор, сколько народу придется опросить? — с тоской пробубнил Валера и снова широко зевнул. — Представить страшно, сколько прошло за минувших полгода посетителей. Сколько было судебных процессов. Это сотни три, Серега!

— И чего? Страшно уже самому от своей затеи? Уже пожалел?

— Да нет. Не пожалел. Как жалеть, майор? Ты же знаешь, что я за справедливость. — Валера потер глаза, пощелкал себя по щекам ладонями. — Ни фига не выспался… Понимаю, конечно, что на погибшую можно все списать. Очень удобно. Но правды-то в этом нет.

— То есть ты считаешь, что взрывное устройство в зал заседания пронесла не Иванова? — Новиков прочертил пальцем по столу, резюмируя. — И наш основной свидетель — Голубев — может дать показания?

— Угу. — Валера прикрыл глаза, вытянул ноги, скрестил пальцы на животе, намереваясь задремать. — Но согласен давать их только нам. С коллегами нашими опасается связываться. Считает, что они ему статью тут же припишут за дачу ложных показаний. А он просто перепутал.

— Перепутал девушек, — подхватил Новиков. — Они что, настолько похожими были?

— Судя по описаниям, нет. Иванова была симпатичной, спортивного телосложения, резка в движениях, походка стремительная. Принимала решения так же. А та — вторая девушка — была другой. Она была…

Валера задумался. Он все пытался сформулировать невысказанную мысль Сережи Голубева. Второй день пытался сформулировать. Тот все мямлил, смотрел на него жалобным взглядом, словно помощи просил. И каялся, что не может ее описать. Вообще ничего о ней не помнит. В ней не помнит ничего. Никаких примет!