— Так что, сами понимаете, спланировать месть не составило бы особого труда. Ваш племянник был публичной фигурой и, кажется, этим гордился.
Альберт Вадимович остановился перед дверью детской, которую когда-то занимала его дочь. Осторожно тронул ручку, поворачивая. Открыл дверь, вошел. И тут же попятился.
— Что за…
Комната Дины была разгромлена. Не в прямом смысле, конечно. Предметы мебели стояли на месте. Погром был учинен ее вещам. Детские платья, юбки, колготки все было разбросано по комнате. Альбомы с фотографиями валялись на полу раскрытыми. Многие фотографии, особенно те, на которых его маленькая дочь улыбалась, были разрисованы черным.
— Господи! — Альберт Вадимович схватился за сердце. — Что здесь произошло?! Господи!
И тут же вспомнилось: поминки, внук, запросившийся в мамину комнату. Неужели это он?! Он устроил весь этот погром? А кто еще? Уборщица? Она не заходила в эту комнату давно. Он запретил.
— Там пылить некому, — заявил он.
Но причина крылась в другом. Он хотел, чтобы вещи сохранили следы прикосновений рук его дочери. Сохранили ее запах. Уборщица, если и не поняла его мотивы, подчинилась. И в комнату не заглядывала. А Тарас…
Тарас тут провел больше часа, пока они выпивали с его отцом и разговаривали на повышенных тонах. Неужели у мальчика и правда проблемы? Неужели Глеб не соврал? Хотя бы в этом.
О молодой, яркой любовнице зятя Альберт Вадимович знал. Сначала о чем-то таком намекала Дина, вскользь. Потом это совершенно точно было установлено детективом. Уже после того, как Дины не стало. Альберт Вадимович долго рассматривал фотографию красивой брюнетки, потом отложил со вздохом и счел, что, как бы тяжело ему ни было, упрекать зятя он не имеет никакого морального права.
Он сам изменял своей жене и совершенно этого не стыдился. Считал это обязательным приложением к своему статусу. Другое дело, что он никогда не сваливал работу и сердечные дела в одну кучу. А вот любовница Глеба, по сведениям, ведет очень активную деятельность по претворению в жизнь его политических амбиций. Работает с ним почти бок о бок. Часто посещает его кабинет во время рабочего дня и подолгу там остается.
Это было скверно. Это вообще никуда не годилось! Как он не понимает?! Одно дело находиться под каблуком у жены, тут как раз все объяснимо. Семья — это святое. Другое дело попасть в зависимость от своей любовницы. Человек знает гораздо больше твоих секретов, нежели жена. Человек осведомлен о твоих тайных пороках. И это мощное оружие в его руках. Да.
Альберт Вадимович поежился, покосился на холодные радиаторы. Рано он приказал выключить отопление. На улице заметно похолодало. Дождь без конца принимается. И в доме сделалось прохладно, сыро, неуютно. Надо будет распорядиться снова включить тепло. Он ненавидел холод.
Отдав распоряжения по дому, он зашел на кухню.
— У нас сегодня к ужину гости, — нехотя произнес он, рассматривая узкую спину кухарки.
Почему он не затащил ее в постель сразу после смерти жены? Она же молодая тогда еще была. Незамужняя. И сочувствовала ему. А он просмотрел ее. Зря, наверное. Удобно, наверное, было бы всегда иметь под рукой кухарку и любовницу в одном флаконе. Так ведь?
Нет! Не так, одернул себя Альберт Вадимович. Нельзя замешивать амурные дела на такой платформе. Нельзя. Глеб зря так себя ведет. Надо будет сегодня с ним об этом поговорить.
— Приготовить что-нибудь особенное? — Кухарка повернулась. Оглядела его с головы до ног. — С вами все в порядке, Альберт Вадимович?
— Да, все хорошо.
— Так что приготовить? Что-то особенное?
— Нет. Все как обычно. Просто на две персоны. Накроешь здесь.
— Хорошо, — отозвалась она с кивком и снова повернулась к рабочему столу, на котором разделывала курицу.
Поглазев на ее колышущийся зад, выглядевший еще достаточно аппетитно, Альберт Вадимович вышел из кухни. И тут же поймал свое отражение в зеркальной дверце огромного шкафа в холле.
Господи! В кого он превратился? Старик стариком! Кто в добром уме и светлой памяти отдаст ему внука на воспитание? Этой древней развалине! Домашние вельветовые штаны на коленках вытянулись пузырем. Потому что он в них уже неделю блуждает по дому. Трикотажное поло пахнет потом, измято. Тоже неделю носит. Волосы сальные. Глеб непременно это заметит.
— Я в душ, — зачем-то сказал он кухарке, вернувшись на кухню.
— Хорошо, — она не повернулась, заправляя куриные крылышки.
— Если вдруг кто позвонит мне, ответь.
И он положил на стол слева от нее свой мобильник. Это было жестом величайшего доверия. И она оценила. Улыбнулась, кивая. Послушала его шаги вверх по лестнице и снова погрузилась в домашнюю работу.
Глава 27
Когда мобильник хозяина зазвонил, курица успела уже наполовину приготовиться. И салат был сделан и стол накрыт. Не празднично. Обыденно. Наверняка ждал в гости зятя. Он его не баловал радушными приемами. Ей ли не знать! Чего стоили последние поминки по дочери хозяина! Они только что в горло друг другу не вцепились, поминая усопшую душу. Мальчишка даже сбежал в комнату матери. Заперся изнутри и пробыл там час с лишним. И она слышала, как он там плакал.