Ангел-наблюдатель (СИ)

— Да что же тут непонятного? — удивилась она. — Я не хочу ему просто что-то запрещать, я не хочу, чтобы мы в его памяти остались такими, какими мне долго мои родители казались. Помнишь, сколько они мне говорили, что нужно делать так, а не так — и без всяких «Почему»? Помнишь, какая стенка между мной и ими выросла? Если бы не ты, она так бы и стояла. Помнишь, как ты ее разбил — прямотой и откровенностью?

Гм. Если ту стенку я разбил, значит, у меня потом рефлекс сработал — по самоочистке памяти. С другой стороны, если ей это именно в таком виде запомнилось, я спорить не буду.

— Я все помню, — прочистив горло, ответил я. — Особенно то, что стремление найти с ними взаимопонимание у тебя, в первую очередь, было. А этот что творит? О его шагах навстречу я уже даже не заикаюсь — но ведь когда мы ему уступаем, он только рот шире разевает! Вот сегодня… Дело же не в машине! Он просто уверен, что может поступать, как ему вздумается, без малейшей оглядки на нас! Спасибо, хоть в известность пока ставит.

— Значит, я все же правильно догадалась, — помолчав, сказала Татьяна. — Что он от тебя сегодня днем хотел?

Минуточку, когда это она догадалась? Днем, когда мы с этой дурацкой елкой задержались, или сейчас, когда у меня язык, опьяненный экскурсом в прошлое, развязался? Вопрос принципиальный — я же слово дал! В первом случае я здесь не при чем, во втором… Опять выкручиваться!

— Да ничего такого, — небрежно махнул я рукой, глядя в сторону.

Татьяна просто смотрела на меня — молча и неотрывно.

— Сказал же, что ничего страшного, — заерзал я на своем стуле.

В глазах ее читалось бесконечное и уверенное терпение — так смотрят на сосульку, принесенную в дом и положенную на батарею.

— Давай-ка еще чаю попьем, — предложил я, но подняться под ее взглядом почему-то не смог.

Ну, откуда она знает, что я что-то знаю? С Игорем понятно — ангельские гены. Если сейчас не выдержу, придется к Максиму в обучение по установке блока проситься. А потом своим объяснительную записку писать, с чего это вражескими методами заинтересовался. А от нее чем защищаться, если я понятия не имею, по каким признакам она любую мою утайку распознает?

— Они с Дариной с меня слово взяли, — выдавил я из себя. — Сами хотят потом все рассказать.

В глазах Татьяны мелькнуло что-то, и перед моим мысленным взором мгновенно развернулась яркая картина — если сосулька тает слишком медленно, ее можно молотком на более мелкие кусочки разбить. А мы на кухне. Где еще совсем недавно она намеревалась отбиваться от всего отряда карателей. И тогда же, если я хорошо ее знаю, инвентаризацию всех подручных средств провела. И времени с тех пор прошло не так много — наверняка не забыла, где особо тяжелые лежат. И в невидимость нырять бесполезно, если она меня каким-то образом чует.

Проще на поклон к Максиму. Более того, его инструктаж мне потом понадобится — сегодня в машине с Игорем все мое внимание на дороге сосредоточится, и не до угрызений совести будет. Более того, блок потом можно будет и против наших выставить — глядишь, и не дойдет до покаяния в письменном виде. Более того, она же сама обо всем догадалась — не исключено, что после многозначительных тостов Игоря с Дариной. Более того, со Стасом мне все равно придется о них и их планах советоваться. Более того, с какой стати я должен данное им слово держать, когда они мне без зазрения совести руки выкручивают?!

Вот так я все Татьяне и рассказал. Все, о чем Игорь с Дариной поставили нас с Тошей и Максимом в известность накануне. Хм, в прошлом году, между прочим — я приободрился, гордясь своей выдержкой. Татьяна продолжала молчать, все также не отводя от меня взгляда, но я ясно видел, что мысли ее были где-то далеко. Потом она вдруг встряхнулась.

— Ты знаешь, — решительно произнесла она, — наверно, ты, как всегда, оказался прав.

— В чем? — осторожно поинтересовался я, не решаясь поверить, что чуть ли не впервые в жизни во спасение с ней сработала не ложь, а правда.

— Во всем! — прихлопнула она ладонью по столу. — В том, что они никаких пределов не знают. Собираются пчелиный улей разворошить, даже не задумываясь, куда эти пчелы бросятся. Даже не предупреждают, ставят заранее в известность — и на том спасибо. Объясняют это своей заботливостью, но тут же намереваются и в метель Бог знает куда ехать, и в горы — ничего, кроме беговых лыж, в глаза не видев. И это выясняется уже прямо накануне. А завтра что — сразу на черную трассу станут? И мы об этом узнаем, примчавшись к ним в больницу? Их нужно наказать, — неожиданно закончила она, тщательно взвинтив себя.

— А я о чем? — обрадованно выпрямился я. — Сейчас проснутся, скажем им, что никто никуда не едет. Хотят порядочными внуками оставаться — вернутся к Рождеству.

— Нет, — возразила мне Татьяна, сверкнув глазами. — Этого не достаточно. Они практически заставили нас ехать сегодня с ними, и договор был отправляться в девять часов. Поэтому, — она глянула на часы, и я автоматически скопировал ее жест, — если через двадцать минут они не встанут, мы уезжаем сами. Мы с тобой.