Ангел нового поколения

— А что вы скажете о предопределении? Разве не на все воля божья? И Иуда знал, что для предательства учитель выбрал его? Человека, который безумно его любил? Но что он против воли божьей? Чтобы свершилось пророчество, Христу надлежало быть распятым, а Иуде предать. И не рыдал ли он вместе с господом, прося: «Пусть минует меня чаша сия»? Если взглянуть на все глазами Иуды, это Христос предал его, возложив на его плечи непосильную ношу. Он выполнил волю божью и покончил с собой, оставив нам эту строку как обвинение.

— Он не только смотрит наши фильмы, он читает нашу беллетристику. Хотя неизвестно, кто кому идеи подбрасывает, — сказала Анна. И в ответ на недоумевающий взгляд Николая Ивановича пояснила:

— Это я к тому, что особо оригинальной вашу версию не назовешь.

Он засмеялся:

— Согласитесь, версия недурна.

— Так можно оправдать любое предательство, — разозлилась я. Разговор произвел очень сильное впечатление, хотя я понимала, что все эти догадки ровным счетом ничего не стоили. — Мол, на все воля божья. Предал, потому что так угодно богу, а если б было не угодно, он бы предать не позволил. Очень удобно. Я не сильна в Священном Писании, но точно знаю, что бог дал нам свободу выбирать между добром и злом.

— Помилуйте, я вовсе не оправдываю предательство. Это лишь моя версия. — Он вздохнул и развел руками. Я почувствовала неловкость, не стоило говорить с человеком в подобном тоне, он тратит на нас время, а я…

— Философский спор о том, насколько мы свободны, предлагаю временно прекратить, — сказала Анна. — Кто автор этих строк, установить невозможно. Да и их наличие сомнительно, раз в музее висит икона с цитатой из Апокалипсиса.

— Сомневайтесь на здоровье, — улыбнулся Николай Иванович. — Но не забывайте легенду о главе из неизвестного Евангелия, которая якобы была спрятана в иконе.

— Куда же она делась? — усмехнулась Анна.

— В середине позапрошлого века такую рукопись оторвали бы с руками, — нахмурилась я. — Карамзин, как известно, привил россиянам любовь к истории. В любом случае, если глава существовала, она просто была бы обязана где-то всплыть, не сама, так упоминание о ней. А ничего подобного мне не встречалось.

— Я еще не утомил вас своими рассказами? — улыбнувшись, спросил Николай Иванович. — Вы не представляете, какое это для меня удовольствие, но я, кажется, злоупотребляю…

— Вовсе нет. Но если у вас дела… мы можем приехать еще.

— Что вы, что вы. Я, напротив, очень рад. Итак. Вернемся к иконе. Я вам рассказал несколько легенд, связанных с ней. Что вы о них думаете?

— О легендах? — удивилась я. — Правду от вымысла отличить очень трудно. Возможно, правды и вовсе нет или ее совсем немного, как в легендах о Дракуле. Существовал человек с таким именем, а все остальное просто сказки.

— Забавно, что вы о нем вспомнили.

— О Дракуле? — не поняла я.

— Именно. Среди людей князя, подарившего икону монастырю, был некий человек, прозванный Молчун. В совсем юном возрасте он отправился с торговым караваном на Каспий, попал в плен, бежал, долго скитался, пока уже в преклонных годах не вернулся на родину. Его считали чуть ли не колдуном и побаивались. Однако он был человеком верующим и везде возил с собой икону.

— «Пятого евангелиста»? — спросила я. Платонов кивнул.

— Именно он завещал ее монастырю, а князь лишь заказал на нее богатый оклад из серебра с драгоценными каменьями.

— Это тоже легенда?

— Конечно. А вот уже факт. Незадолго до смерти полковника Мартынова, погибшего при пожаре, в селе появляется некий глухонемой, прозванный Скопцом, родом из Трансильвании. Что ему понадобилось в наших краях, неизвестно, однако он поселился в доме полковника. Взятый в дом из милости, он пользовался там невероятным уважением, а в селе его боялись.

— И тоже считали колдуном.

— А как же иначе? Так всегда бывает, когда люди сталкиваются с чем-то непонятным.

— И кто, по-вашему, был этот человек? — спросила я, чувствуя некоторую нервозность, непонятно, что меня раздражало, сам рассказ или то, с какой убежденностью говорил Платонов.

— Хранитель, — пожал он плечами, при этом выглядел совершенно искренне, точно он действительно говорил о чем-то само собой разумеющемся.

— Час от часу не легче, — вздохнула Анна. Я испугалась, что Николай Иванович обидится и прогонит нас, но он весело засмеялся.

— Это же очевидно. Такую ценность не могли оставить без присмотра. В четырнадцатом веке князь решил, что самое надежное место для нее — монастырь в глухих лесах. Леса тогда в нашей местности действительно были непроходимые. После того как монастырь сгорел, икона оказалась в сельской церкви. Место тоже вполне подходящее. Особого внимания на нее деревенские не очень-то обращали, да и местное дворянство вряд ли бы ею заинтересовалось.

— Из вашего рассказа следует, что икона приносит несчастья. Сплошные пожары и убийства.

— Икона здесь ни при чем, — удивился он. — Убийцы — люди. Другое дело, что иногда что-то заставляет нас поглубже заглянуть в свою душу и…

— Монахов косит эпидемия? — не удержалась я.