Ангел Петя

Петр Андреевич, отключайтесь, довольно будет для первого раза! – голос наставника Петя услышал уже своими собственными ушами, и легко, словно делал это уже неоднократно, отсоединился от нити, после чего открыл глаза.

С кем вы соединялись? – с любопытством спросил Булгарин, – кто-то из близких?

Пришлось объяснить, что никакой Вадик не близкий, просто вместе с этим халявщиком учились в аспирантуре; защитить диссертацию у него никак не получалось из-за большой общественной нагрузки: Вадик – какой-то начальничек в молодежном отделении популярной политической партии. Еще Петя припомнил, что многократно и совершенно безвозмездно пытался помочь Вадику, сливая ему кое-какие результаты своих исследований, но не в коня корм – воспользоваться помощью молодой функционер был не в состоянии по причине абсолютной безграмотности, а полностью выполнить за него работу Петя не захотел из принципа.

– Зачем же ему ученая степень, коли скоро сама наука его не интересует? – удивился Булгарин.

– Собирается делать карьеру в каком-то министерстве, – ухмыльнулся Петя, – там ученых людей очень уважают. Ничем не показав, что понял Петину иронию, наставник предложил:

– Закройте глаза и вновь взгляните на свои крылья. Обратите внимание, что все нити безымянны, кроме одной. Про одну вы уже твердо знаете, что она связана с вашим несимпатичным знакомым Вадиком. Вы этого больше никогда не забудете, и до тех пор, пока его нить будет частью ваших крыльев, вы его всегда узнаете. А теперь выберите другую нить и соединитесь с ней. Попробуйте, не прерывая связи с нитью, рассказывать мне, что видите и слышите. Поначалу это может быть не просто – воспринимать и говорить, но вскоре вы должны привыкнуть.

Петя наугад выбрал нить и легко, с первой же попытки, соединился. Он тут же оказался в незнакомой комнате, судя по обстановке, в не слишком шикарном гостиничном номере и начал рассказывать:

– Напротив меня сидит мужчина лет пятидесяти – волосы какие-то пегие – наверное, седеющие; лицо красное, лоснится – по всему видно, любит выпить. Я его ругаю – голосом ленивым, но угрожающим, за что – пока не понимаю, просто называю тупицей и слабоумным алкоголиком. Он оправдывается и клянется, что никто не успел прочитать рукописи. Что за рукопись, интересно? Снова какие-то мои черновики, что ли? Я продолжаю ругаться. Говорю, что он упустил рукопись, сам сделался убийцей, а меня сделал сообщником убийцы. А он объясняет, что снотворного в вине было ровно столько, чтобы два человека выпили по бокальчику и хорошенько поспали часов двенадцать – это было необходимо, чтобы без спешки найти в квартире рукопись – что за рукопись, не понимаю! Кто же мог знать, – продолжает краснолицый, – что этот вундеркинд выдует всё вино один?

Петя замолк. Спустя минуту он открыл глаза и произнес спокойным и задумчивым голосом:

– Я понял. То вино было отравленным, а они – мои убийцы. Я сейчас, находясь в теле одного своего убийцы, разговаривал с другим.

Тадеуш Янович быстро встал, подошел к молодому человеку и участливо спросил:

– Вы еще там или уже отсоединились?

– Отсоединился. Думаете, стоит вернуться, чтобы понять, о какой рукописи идет речь?

– Если только за этим, то не стоит. Я знаю, о какой рукописи ведется разговор – оба этих весьма неприятных господина состоят в числе моих эмпатов. Догадываетесь, о чем я?

– Теперь понимаю, – не сразу ответил Петя. – Что за рукопись, теперь понимаю. А что такого написано в ваших листочках, зачем им так нужна ваша рукопись?

Булгарин вернулся в свое кресло, предложил Пете сигарету, поджег себе сигару, глубоко затянулся и только после этого ответил:

– Эта рукопись содержит историю моей жизни с первых мгновений, как я себя осознал, до поступления в армию. Пожалуй, это единственное мое творение, написанное вовсе без прикрас и совершенно честно. Уже на склоне лет я начал его писать и закончить не успел. Впрочем, публиковать его я не намеревался. Вы можете представить, Петр Андреевич, зачем старик на исходе жизни принялся бы за такое сочинение?

– Могу, пожалуй. Наверное, вы хотели взглянуть на себя со стороны. Возможно, старались понять в себе что-то, чего не понимали раньше.

– Уж не знаю, Петр Андреевич, чем вызвана такая ваша проницательность – утонченной ли душевной организацией, или тем, что меж нами уже возникла и укрепляется связь, о которой я упоминал, но вы совершенно правы – я сделал попытку узнать себя, взглянув на собственную персону со стороны.

– Так что же там в рукописи такого? – нетерпеливо спросил Петя.