– Умница. Ну а у нас в хирургии специфика такая, что помощи ждать неоткуда, и порой приходится выходить, даже если ручка раскалена. Трудное решение, но если его не примешь ты, то это сделает смерть. В общем, Надь, повернуться может по-всякому, но я рад, что благодаря тебе несчастный ребенок хоть узнал, что такое материнская ласка.
– Я не так много делаю…
– Может, и немного, но больше, чем любой другой человек в жизни этого ребенка. Расстроил я тебя?
– Да я-то что, лишь бы лечение помогло.
– Таких детей, Наденька, еще много будет в твоей жизни, так что или привыкай, или переходи во взрослую сеть, а то сама не заметишь, как сердце надорвешь.
– Я привыкну, Владимир Андреевич, – Надя встала, думая, что разговор окончен, но начальник мягко придержал ее за руку.
– Понимаю, что тебе сейчас трудно в это поверить, но, Надя, можно помогать людям и не пропуская их боль через себя. Когда-нибудь ты этому научишься. Ну а пока… На следующей неделе будем оперировать Юлю.
Надя вздрогнула.
– Да, будем. Я уж и так прикидывал, и эдак – не обойдемся. А ты с ней побудь пока, ладно?
– Конечно, Владимир Андреевич.
– И если что, после операции поухаживаешь? А я попробую тебя в табеле провести или отгулы дам.
Заверив начальника, что все сделает на общественных началах, Надя вернулась в палату, стараясь не заплакать. Она и до разговора с начальником знала, что Юлечка серьезно больна, но надеялась, что все как-нибудь обойдется, решится постепенно, само собой, а теперь оказывается, что ребенка ждет серьезное испытание, день которого уже назначен.
Ян скучал, может быть, даже и не по Соне, а по самому себе, каким он становился рядом с нею. Хотелось к ней, в таинственную и страшную коммуналку, в комнату, узкую и темную, как пенал, но она просила не звонить и не приезжать, потому что из-за перенаселенности в квартире и так атмосфера напряженная, и лишний человек может спровоцировать скандал. Ян так и не понял, правда это была или предлог от него отвязаться, но честно звонил Соне только на работу.
Наконец она согласилась сходить с ним в кино, на французскую комедию с Пьером Ришаром. Ян любил такой юмор, а Соне он, видно, казался простоват, потому что она за весь сеанс ни разу не улыбнулась. Пришлось и ему хранить серьезное лицо.
Константин Петрович сегодня сидел дома. Очень возможно, он не стал бы сильно возражать против визита своей давней приятельницы, но Яну самому не хотелось превращать свидание во встречу друзей детства, поэтому они с Соней после кино отправились гулять. Сначала по Невскому, потом как-то неожиданно для самих себя свернули в арку Главного Штаба, обогнули Эрмитаж и оказались на Дворцовом мосту.
Нева пахла рыбой и мазутом, и от фонарей на набережной по ее черной воде протягивались бесконечные светящиеся нити, и, закручиваясь на волнах, они становились похожими на кружева. Звезд в темном небе не было видно совсем, а Луна еле виднелась из-за туч неясным серым пятном.
Прогрохотал грузовик с бревнами, под его тяжестью перила моста загудели, и Ян привлек Соню к себе. Она нежно и доверчиво ответила на поцелуй, и Ян остался бы так вечно, но тут сильный порыв ветра прошел сквозь них, загнал под куртку клок сырости и тумана, и Ян понял, что надо идти.
Хотел повернуть обратно к Эрмитажу, но Соня решительно зашагала дальше, подняв воротник плаща.
– Куда ты? – спросил Ян.
– Дойдем до Василеостровской и вернемся к машине на метро.
– Давай. Но далеко, не замерзнешь?
– Это только на мосту так продувает.
Ян покорно последовал за ней, и действительно, стоило им возле академии тыла и транспорта свернуть с набережной, как стало гораздо теплее.
– У метро возьмем по пирожку? – спросила Соня.
– Всенепременно! – поклялся Ян, с восторгом предвкушая, как раскаленное клейкое тесто согреет его изнутри. – Даже по два.
Взглянув на часы, Соня покачала головой:
– Нет, не успеем. Поздно уже, пока дойдем, все закроется.
Ян прикинул, упрек это в жмотстве или нет, не понял, но на всякий случай решил реабилитироваться:
– Сонь, раз тебе кино не нравится, может, на выходных культурно разовьемся? Например, в театр я постараюсь билеты достать?
– Можно, но в очередной раз предупреждаю, что в таком случае ты потеряешь не только время, но и деньги.
– Чего это? Мне с тобой и так хорошо, а вообще я надеюсь, что ты передумаешь.
Соня покачала головой:
– Нет, Ян, не передумаю. Слишком долго и взвешенно я принимала это решение, чтобы отказаться от своих планов ради твоих прекрасных глаз.
– Но жизнь, с другой стороны, не стоит на месте. Все меняется, и мир, и ты сам.
Соня пожала плечами.
На город опускалась ночь, как старинный и пыльный бархатный занавес. Улицы обезлюдели, редкие автобусы с пронзительно ярко светящимися в темноте окнами проезжали мимо них совсем пустыми. И Яну вдруг показалось, что они с Соней провалились в призрачное царство теней и обречены блуждать здесь вечно. Он поскорее взял ее за руку, чтобы ощутить живое человеческое тепло и прогнать наваждение.
– Слушай, Ян, а ты помнишь, какое было твое заветное желание в детстве? – вдруг спросила Соня.
Он задумался: