Ангел скорой помощи

– Мне наоборот, пап, стыдно, что я не буду, если что-то плохое, не дай бог, случится, переживать как о родном ребенке. Чувствую, что не буду.

– Понял, – папа решительно перебил ее, – но это не страшно. Не страшно… Я тоже по молодости терзался, как это, больной умер, а я иду домой как ни в чем не бывало. Я в кардиохирургии работал, в те годы у детей с пороками сердца послеоперационная летальность страшная была. Замотал в простыню и несешь из операционной. И думаешь, господи, а как же я буду после этого жить дальше? Сердце жмет, но возвращаешься в отделение, а там куча работы. Поставь этому катетер, этому – ЦВД промерь да не забудь бумажки заполнить… К концу дня в суете уже и забудешь, что утром ребенка в морг отнес. В отпуске только иногда накатывает, когда работы нет, голова свободна, вот и всплывают воспоминания. Огнем прямо жжет, и не всегда помогает мысль о том, что ты сделал все, что мог, и вообще хотел, как лучше.

– И как ты справляешься?

Папа пожал плечами:

– А никак. Терплю… Носки вот штопаю. Работа такая у нас, дочка. Ты все делаешь правильно, а чувства что ж… Вопрос десятый. Судят нас по делам, а не по мыслям.

* * *

В пятницу в клинике был неоперационный день, и Ян, всю неделю не выходивший с работы раньше восьми вечера, хотел отпроситься пораньше, якобы в библиотеку. Но не сложилось, его снова продали в рабство профессору Тарасюку. Колдунов отбивался как мог, орал, что аспиранту по закону полагается библиотечный день, а если сложить все его переработки, то выйдет столько отгулов, что он вообще имеет право не появляться в отделении до пенсии, но восстание было жестоко подавлено, Яна препроводили в травматологическую операционную, приказав оставаться там столько, сколько пожелает его новый хозяин.

– Сука, – только и смог сказать Ян в спину стремительно удаляющимся травматологам.

Увы, во всей академии Ян Колдунов оказался единственным человеком, способным не только терпеть, но в случае чего и нейтрализовать профессора Тарасюка. Как-то так вышло против воли Яна, что он вник в чудовищно плохую манеру этого напыщенного дурака оперировать, понимал, чего от него ждать, и чувствовал, как предотвратить катастрофу. Кроме того, штатные сотрудники кафедры, возглавляемой этим достойным профессором, изо всех сил сопротивлялись насаждению в своем трудовом коллективе крепостного права, каковое Тарасюк полагал единственно верным способом управления, и давали отпор барским замашкам начальника, в результате редкая операция не заканчивалась скандалом. Ян же работал в другом подразделении, напрямую Тарасюку не подчинялся, поэтому царские амбиции последнего скорее веселили его, чем обижали.

Конечно, навечно продать Яна в рабство Тарасюку было невозможно, все же он был хирург, а не травматолог, но по пятницам, когда не хочется портить себе настроение перед выходными, доценты частенько загоняли его в операционную под разными благовидными предлогами, а в последнее время, выкупив, что Колдунов не может отказать коллегам в помощи, даже выдумками утруждать себя перестали. Просто иди, и все.

К счастью, в этот раз Тарасюк запланировал не одну из своих героических, сложных, опасных и в целом бесполезных авторских операций, которыми страшно гордился, а пару стандартных вмешательств со средней продолжительностью до тридцати минут, но в умелых руках профессора это заняло четыре часа, так что Ян, голодный и злой, приехал домой только в половину седьмого.

Мечтал лишь о том, чтобы похлебать чего-нибудь горяченького и спать, но Константин Петрович сообщил, что звонила Соня, и настроение Яна сразу улучшилось.

Он протянул руку к телефону, чтобы набрать номер, который выучил наизусть, хоть набирал его только один раз.

– Не трудитесь, – сказал Константин Петрович, – Соня просила передать, что повезла родителей на дачу и до понедельника ее в городе не будет.

– Софья Сергеевна, если уж на то пошло, – огрызнулся Ян.

Константин Петрович смерил его холодным взглядом:

– Я называю ее Соней, поскольку дружен с ней с детства, но возражение принимается.

Сняв ботинки, Ян устремился было на кухню, но под суровым взглядом товарища прошел к себе и переоделся в домашнее. Лучше так, чем тридцать минут выслушивать лекцию по микробиологии. Пока он натягивал футболку с трениками и мыл руки, Константин Петрович поставил чайник и разогрел Яну картошку с тушенкой – любезность, какой не часто можно было от него дождаться.

– Я понял, вы с Софьей Сергеевной встречаетесь? – спросил он.

Ян сам пока этого не понял, но на всякий случай сказал, что да.

– В таком случае, думаю, целесообразно рассказать вам о наших с ней отношениях, чтобы в дальнейшем избежать всяких недоразумений.

– Константин Петрович, что Соня скажет, то и правда.

– Конечно, конечно! Я напротив хотел вас заверить, что между нами никогда не было ничего предосудительного. Мы дружили, постольку-поскольку нашим родителям нравилось проводить время вместе, а когда мы выросли, они задумали нас поженить, но ничего не вышло.

– Ясно.