Ангел скорой помощи

Ян вздохнул и обнял Соню за плечи. Когда-то она говорила, что мама заместитель директора какого-то полудохлого НИИ. Понятно, что никто бы не позволил ей занять такую должность, если бы она имела в анамнезе психическое заболевание. Да, депрессия не шизофрения, но в подобные тонкости не вникают, когда идет борьба за кресло руководителя. Тут противоборствующие стороны пускают в ход любые аргументы, каждое лыко в строку, от аморалки до промаха двадцатилетней давности, а официально подтвержденное психическое расстройство – это очень крупный козырь. Побивает практически любую карту. И будем реалистами, с таким грузом, как душевнобольная супруга, сам Бахтияров тоже не взлетел бы высоко в административные выси. На международные конференции точно бы его не пускали, мало ли… Вдруг супруга настолько обезумела, что ведет с ним антисоветские разговоры, а он мотает на ус.

Да, пожалуй, слишком от многого пришлось бы отказаться семье Бахтияровых ради рецепта на антидепрессанты, но почему на эту психиатрическую амбразуру должна бросаться Соня и затыкать ее клубками своих нервов?

Маму, конечно, очень жаль, но есть один маленький противный нюанс. Если человек болен психически, то он одинаково болен и дома, и на работе. Галлюцинации посещают везде, где им только вздумается, и впадает в ярость или депрессию человек тоже в любом месте, потому что это зависит не от его воли, а диктуется болезнью.

Настоящее психическое заболевание, если оно не корректируется грамотной терапией, сотрудники замечают безо всяких справок. Ну день ты обманешь, ну два, но не двадцать лет. Люди, особенно умные и образованные, а других в НИИ не водится, поймут, что с тобой что-то не так, и, может, и будут терпеть твои особенности на низовой должности, но руководить собой точно не позволят. Значит, если мама Сони добралась до места заместителя директора, то на работе точно может держать себя в руках. Так почему бы, черт возьми, не использовать этот полезный навык в отношении дочери? Почему свою злобу, ярость и боль обязательно надо вымещать на самых близких и уязвимых людях?

– Поехали, – повторил Колдунов, глубоко затянувшись, – помиришься потом, с безопасного расстояния.

Соня грустно улыбнулась:

– Нет, Ян. Да я на нее теперь и не сержусь, после того, как пожила отдельно. Начинает иногда подкатывать, но я сразу говорю себе, что это горе и болезнь, а не она сама. Сегодня она, конечно, особенно в ударе, но поверь, пожалуйста, что не всегда так, другие дни тоже бывают. Просто видишь, грядут перемены, она волнуется, хочет, чтобы для меня было лучше…

– Ну не знаю, тебе виднее, конечно, но я бы не вынес.

– Три месяца осталось, совсем чуть-чуть. Потерпим, ладно?

– Почему ты говоришь о себе во множественном числе? Я, между прочим, пойду домой, к Константину Петровичу, а ты останешься все это разгребать.

У Сони вдруг сделалось холодное лицо:

– Ян, ты меня прости, пожалуйста, но я люблю маму и папу и не позволю тебе говорить о них в таком тоне.

– Извини.

Наскоро простившись с Сониными родителями, Ян уехал, чувствуя себя в какой-то степени дезертиром, ведь неизвестно, успокоилась ли мама после его ухода или продолжала третировать дочь.

Дом встретил его пустотой, к которой Ян уже привык, потому что в последнее время Константин Петрович все вечера напролет где-то шатался, возвращаясь в виде слегка безумном и взлохмаченном, так сразу и не скажешь, что психопат.

После гостей остался неприятный осадок, и, чтобы отвлечься, Ян принялся жарить картошку, на всякий случай и на долю блудного Константина Петровича.

Вспомнив о соседе, Ян вдруг понял, что его подход к браку вовсе не такой абсурдный, как представлялся ему до сегодняшнего дня. Да, эти принципы все еще были ему чужды, но теперь он был способен разглядеть в них рациональное зерно.

В самом деле, женятся не юноша и девушка в вакууме, а роднятся две семьи. Разные привычки, разные уклады. Какой бы дикостью ни казалось ему поведение Сониной матери, все равно эта женщина после свадьбы станет важной частью его жизни. Придется налаживать с ней отношения, терпеть, жалеть, а может быть, даже и полюбить ее.

Нет, пожалуй, последнее практически невозможно. С этой мыслью Ян отправился на лестницу курить, мечтая, как было бы здорово забрать Соню от родителей совсем, благо мамаша каждый день дает кучу поводов для красивого ухода. Изолироваться от этой фурии, чтобы она не отравляла атмосферу молодой семьи своим ядовитым дыханием, – что может быть логичнее, ведь Соня столько натерпелась от матери, что должно умолкнуть даже очень болезненное чувство вины.

Однако Соня не хочет. Все понимает, а не хочет, и если Ян начнет настаивать или, не дай бог, выдвигать ультиматумы, то окончательно измотает ей нервы.

Да и какое, черт возьми, право он имеет судить? Он не терял ребенка и не знает, что это такое. Он вообще понятия не имеет, как переносить страшные удары судьбы, когда ты один и некому помочь тебе устоять на ногах. Неизвестно ведь, как переживал это Бахтияров, был от него какой-то толк или он вымещал на супруге боль утраты и крушение надежд?