Ангел скорой помощи

– Ну да, – кивнула Соня с тонкой улыбкой, – и я больше уважаю простого доктора из поликлиники, который сам выбился в люди, чем сына профессора, пришедшего к успеху по мягкой ковровой дорожке, заботливо раскатанной перед ним родственниками. Но видишь ли, Ян, у нас в стране существует такая штука, как всеобщее и доступное среднее образование. Реально доступное. Согласись, в наше время очень трудно представить себе ситуацию, чтобы ребенок вместо школы должен был зарабатывать себе на хлеб. Сейчас все до единого дети имеют возможность учиться. И так уж получается, что те люди, с кем мне интересно и на которых можно положиться, пользуются этим шансом. Они прилежно учатся, поступают в институты, овладевают любимой профессией, чтобы потом трудиться с полной отдачей, даже если это и не сулит им золотых гор даже в отдаленной перспективе. А другие ходят в школу изводить учителей и задирать одноклассников, не хотят ни приобретать знаний, ни делиться ими, а только и смотрят, где бы урвать кусок пожирнее. Таких людей, Ян, я не хочу видеть возле себя, даже если у них вдруг дворянские корни прорастают в глубь веков.

Ян покачал головой:

– Ты, Соня, как с луны свалилась. Про блат не слышала?

Красный огонек сменился на зеленый, и Соня тронула машину с места.

– Слышала, конечно. Только существуют вечерние и заочные отделения, а если так уж хочется в медицину, то можно выбрать вуз попроще, не обязательно в Ленинграде.

Ян промолчал.

– Пойми меня правильно, – продолжала Соня, – я уважаю рабочего человека, но жить с ним мне было бы невыносимо скучно. Мы бы тупо не понимали друг друга не потому, что я его презираю, а просто у нас в жизни разные цели и задачи.

– Откуда ты знаешь?

– Если бы были одинаковые, он стремился бы получать интересную профессию, а не зашибать деньгу и выпивать по выходным.

– У тебя стереотипные представления о рабочем классе.

– Ну хорошо, хорошо, сдаюсь! – засмеялась Соня. – Я профессорская дочка, не знающая реальной жизни, блатная до мозга костей, но ты со своими демократическими взглядами почему-то выбрал меня, а не пэтэушницу с черными стрелками вокруг глаз, адским начесом и юбкой короче трусов, которая в самом лучшем случае думает, что Эрих Мария Ремарк – это муж и жена, а, скорее всего, даже не подозревает о существовании такого писателя.

– Потому что я полюбил тебя, а не ее, – хмуро буркнул Ян и сквозь полуоткрытое окно выдохнул дым в осеннюю тьму.

* * *

Отговорившись тем, что она после суток, Надя целый день пролежала в кровати, бездумно глядя в стену и думая, что завтра придется возвращаться в прежнюю жизнь, которой она больше не хотела жить.

Папа несколько раз осторожно кашлял под дверью условным кашлем, чтобы и не разбудить, и в то же время сообщить, что обед готов. Точно так же кашляла и Надя, когда папа был после суток, а она просто дома.

Она знала, что вечером папа обязательно позовет ее бегать, и не просто пригласит, а заставит, потому что надо готовиться к соревнованиям. Отстоять честь коллектива, который облек ее доверием и возложил надежды. «Вся надежда на Надежду!» – смеялся папа над своим незамысловатым каламбуром, видно, очень хотел дочкиной победы.

Придется соскребать себя с кровати и идти на пробежку, попутно придумывая какой-то благовидный предлог, почему Костя не придет с ними тренироваться. Сегодня не придет и больше никогда.

Сквозь свинцовую тяжесть горя она слышала, как папа в кухне поел один, помыл посуду, стараясь не греметь тарелками, и тихонько прокрался к себе в комнату. Наде стало стыдно, что, притворяясь спящей, она заставляет его так осторожничать, только лучше так, чем разрыдаться у него на глазах.

По радиоточке в кухне кончились новости и надтреснутый мужской голос запел: «Думайте сами, решайте сами, иметь или не иметь».

Песня ударила так точно в больное место, что Надя закрыла голову подушкой. Господи, неужели были времена, когда эта песенка казалась им с братом веселой и смешной и они распевали: «Оркестр гремит колбасами, трубач выдувает снедь, думайте сами, решайте сами, дура я или нет». А мама смеялась, но быстро делала строгое лицо и говорила, что переиначивать стихи нехорошо. А потом снова смеялась.

«Теперь-то уж думать нечего, ясно, что дура», – тяжело вздохнув, Надя свернулась клубочком и закрыла глаза, надеясь, что сон хоть на часок вырвет ее из этой реальности, в которой ей было так больно и страшно, что сердце разрывалось.

Почему, зачем с ней это произошло? Судьба подразнила, показала счастье и тут же вышвырнула на мороз безнадежности.

Хоть бы на неделю, хоть бы на день раньше, когда она еще не верила, что это происходит с ней на самом деле и что их с Костей общее будущее возможно…

Надя долго запрещала себе верить, что все всерьез. Что поцелуй в материальной был, а не привиделся ей от усталости. Что она действительно вдруг понравилась Косте непонятно за какие достоинства.