Ангел Смерти

– Да на здоровье! У меня запасов хватит. А в новом сезоне еще насушим, – успокаивающе махнул рукой Родион Михайлович. – Тут ведь вся хитрость – в правильной заготовке, а то вместо чая обычный травяной сбор получится, – наставительно заметил он, доставая большую железную банку и отсыпая из нее чайные листы в простой бумажный кулек, который он ловко свернул из листа, взятого из пачки бумаги принтера. – Вот. На здоровье!

Елена Владимировна поправила золотистую прядку, выбившуюся из-под шапочки, и, чмокнув Родиона Михайловича в щеку, умчалась, постукивая каблучками.

– Вот, видите – врач! Кардиолог, а тоже не пренебрегает! – поднял палец Родион Михайлович. – А знаете, я и вам насыплю. У вас вот и голова явно прошла, и хороший цвет лица вернулся. Сосуды вам надо проверить, Андрей Петрович! А с другой стороны – лучше как раз не надо. Пейте «богатырский чай» – и все само пройдет, а то закормят вас лекарствами, потом все остальное, помимо сосудов, лечить придется, – приговаривал старый доктор, сворачивая кулек для Андрея. – Анатолий Игоревич покойный тоже к моему чаю пристрастился. У него, как и у всех начальников, с желудком проблемы были. Изжога, вздутия. Гастрит! Я его еле-еле уговорил с таблетками расстаться.

– Были лично знакомы с Бурмистровым? – оживился Андрей.

– Ну конечно, – пожал плечами Родион Михайлович. – Мы же в одной больнице работали! Хотя, с другой стороны, он, наверное, не с каждым санитаром чаи распивал. Вообще, Анатолий Игоревич был человеком довольно-таки замкнутым, но у нас с ним сложились весьма дружеские отношения.

– И какой он, по-вашему, был человек? – с любопытством спросил Андрей.

На лице Родиона Михайловича отразилась глубокая печаль:

– Мне грустно об этом говорить, тем более что о покойниках принято высказываться либо хорошо, либо никак, но я понимаю, что ваш интерес далек от простого обывательского любопытства. – Родион Михайлович помолчал, его недавнее оживление испарилось, и теперь перед Андреем сидел, ссутулившись, очень пожилой, усталый человек, с грустными, наполненными вселенской печалью глазами. – Наверное, когда-то, до нашего с ним знакомства, Бурмистров был действительно хорошим человеком. И, возможно, даже добрым. Но в последнее время с ним произошли разительные, хотя и вполне закономерные изменения: все его положительные качества и принципы претерпели существенные метаморфозы, утратив свою главную составляющую: Любовь! Вот так – с большой буквы… Остались лишь принципы ради принципов.

Даже в истории с Ильей Григорьевичем Бурмистрова заботила не столько судьба погибших по вине врача пациентов и их убитых горем родственников, сколько необходимость поддерживать дисциплину и порядок в его собственном государстве. Ему было приятно проявить твердость и принципиальность, а потому результат этого конфликта произвел на него столь сильное впечатление. Задел его самолюбие и гордость! И вот, чтобы реабилитироваться в собственных глазах и в глазах окружающих, он пустился во все тяжкие, пытаясь доказать себе и остальным, какой он «крутой мужик». Это было в высшей степени глупо и опрометчиво. Ему захотелось денег, дорогих женщин, ему захотелось попробовать то, чего он раньше сторонился – из осторожности, из страха за имидж добропорядочного гражданина вообще и семьянина в частности.

Родион Михайлович поднялся и подошел к окну.

– Знаете, детскими болезнями лучше болеть в детстве. Во взрослом возрасте они дают серьезные осложнения. Так произошло и с Бурмистровым. Он с детства был слишком правильным, осторожным и рассудительным. А ведь именно молодость – пора безрассудных порывов. Ей свойственно желание все изведать, все испытать. А Анатолий Игоревич слишком запоздал с этими экспериментами, и вот они, трагические последствия. Разбитая семейная жизнь. Боль, причиненная близким людям. Стяжательство. Позор разоблачения и насильственная смерть! Вот страшные плоды его запоздалых чудачеств, которые выпали на самый опасный для мужчины возраст.

– Да, только в его случае сперва была смерть, а уж потом – разоблачение и позор, – автоматически поправил Родиона Михайловича Андрей.

– Разве это важно? Главное – это итог человеческой жизни. А Бурмистров перед смертью сам обрушил то здание, которое возводил всю свою жизнь. Образ достойного члена общества развеялся в прах. А для Анатолия Игоревича именно форма значила очень многое.

– А для вас?

– Для меня? – смущенно усмехнулся Родион Михайлович. – Возможно… в определенной мере. У меня тоже есть свои пунктики. Я, видите ли, давно, еще в юности, где-то прочел, что тело – это храм души. А разве может пребывать искра Божия в грязном, неухоженном месте? Нет! Так что для меня поддержание чистоты тела так же важно, как и поддержание чистоты духа, это понятия неразделимые. Тоже своего рода забота о форме. Оттого я и мяса не ем, оттого и иван-чай пью, – вновь смущенно хихикнул Родион Михайлович.