Ангел Спартака

— Ты права, Папия. Союз с Серторием не даст свободу Италии. В самом лучшем случае нам разрешат стать младшими братьями, плебеями, римлянами из милости. Наши внуки забудут, кто они, откуда, — и станут просто квиритами, верными слугами Волчицы, говорящими чужой речью, чтящими чужих богов. Римская Республика слишком сильна, она легко переварит то, что осталось от Италии. Ради такого не стоило начинать войну, лучше всего было сразу бежать из Италии куда-нибудь к гипербореям — и прятаться, ожидая, пока когти Волчицы дотянутся даже туда. Если бы мы думали только о собственной свободе и о собственной жизни, это был бы выход. Но мы все предпочли иное. Значит, выбор у нас один. Наша свобода — это гибель Рима. И свобода всех, кого покорила Волчица, — это гибель Рима. Именно гибель. Даже если от всего Римского государства останется лишь Капитолий, римляне сумеют восстановить свою силу. Ты права — волку выть на Капитолии! Но пока Волк — это Рим. Ты видишь, что сильнее помощника сейчас нет. Митридат, Серторий, пираты, мы, наконец — враги со всех сторон, а римляне спокойно проводят выборы и слушают болтуна Макра. Я не говорю это другим, тебе скажу: мы не сможем победить. Даже если к нам перебегут рабы всей Италии, даже если поднимутся все — от этрусков до калабрийцев, даже если в Италии высадится Митридат. Сто лет назад такое было возможно, сейчас — уже нет. Но в силе Рима — его слабость. Кто самый страшный враг Волка? Другой Волк, Папия! Если война разразится между самими римлянами, если их дом расколется, им не устоять. Поэтому мне нужен Серторий, нужны его друзья в Риме. Пусть Пятый высаживается в Остии, пусть приводит с собой испанских дикарей, пусть Сенат собирает войска. Вот тогда и начнется настоящая война! Пока мы лишь рубим деревья для погребального костра. Он запылает, моя Папия, если мы все сделаем правильно. А пока мы должны бить римлян, крушить их легионы, освобождать Италию, звать всех, кого можно, в наше войско. Война — тяжелая работа, до нашего триумфа сто тысяч шагов, мы пока делаем только первый.

* * *

— Ты права, Папия. Крикс спешит, очень спешит. Я не осуждаю его, но сейчас свободную Италию можно лишь провозгласить, а не создать. Это даже опасно, мы раскроем перед Римом свои цели. Пусть лучше думают, что хотят — или вообще не думают. Нас считали разбойничьей шайкой, сбродом беглых гладиаторов и рабов с вилл, а мы создавали и создали войско. Потом, после Везувия, в Риме решили, что мы решили разграбить Италию, отомстить, отвести душу, а мы разбили их преторов и освободили весь юг. Теперь... Лучше всего, если на Капитолии поверят в то что мы хотим уйти из Италии. Наглые, но трусливые разбойники, почуяв беду, бегут, унося в узлах награбленное. Как бы я хотел, чтобы консулы думали именно так! Но Крикс спешит, очень спешит. Шайка разбойников — одно, Государство Италия — совсем иное. Римляне слишком рано проснутся. Умных голов там хватает. Стоит им задуматься, и они поймут главное: чего мы хотим, за что воюем. Догадаются, что мы не уйдем из Италии. И о Сертории догадаются, невелик секрет. Я говорил Криксу, но он видит только на шаг вперед, всего на один шаг! Этот шаг может привести к гибели не только его.

* * *

— Ты права, Папия. Зря считаешь, что военные дела не для тебя. Ты поняла все верно. Римляне уверены, что война — это дороги. В Италии не так много дорог, но они очень удачно проложены. Главные силы консулов сейчас в Беневенте, там, где когда-то была столица Италии. Как бы мы ни пошли, римские легионы встретят — и разобьют по частям, нас ведь пока немного. Крикс очень рискует, он идет к Гаргану Небесному, к священному месту для всех италиков. Думает пройти через Апеннины на Эмилиеву дорогу, надеется проскочить незаметно. Но стоит одной любопытной птице заметить его войско и прощебетать об этом в Беневенте, и возле Гаргана Крикса встретят ветераны Квинта Аррия. И тогда Носящему Браслет никто не поможет — ни я, ни ты, ни боги Италии. Боюсь, очень боюсь, что для Крикса «Гарган» и «Смерть» — сейчас одно и то же. Я послал ему несколько писем, предупредил. Что я мог еще сделать, моя Папия?

* * *

— Ты права, Папия, иногда нам кажется, что сделанное слишком мало, что наши враги — Рим, боги, Судьба — непобедимы. Мы — люди, моя Папия, всего лишь люди. Но человек не только слаб. Он может стать очень сильным — особенно если поймет, что никто не сделает его свободным, кроме него самого. Мы живем недолго, моя Папия, мы не боги, не демоны. Жизнь кончается смертью, и ничего с этим не поделать. И мы сражаемся за великое право — жить и умереть свободными. Через сто лет, через год, завтра — не так и важно. Знаешь, моя Папия, когда я тебя вижу, мне кажется, что ты не просто ангел, посланец, несущий весть. Ты очень похожа на нашу Свободу — девушка с седой прядью в волосах, усталая, вся в пыли, но все равно необыкновенно красивая, как красива только Свобода. Не смущайся, моя Папия! Спеши говорить хорошее тем, кто дорог тебе, иначе просто не успеешь. Дни наши недолги, завтра — новый бой. И отпуска нет на войне!

Антифон