Ангел Спартака

Шагнул ближе толстяк, деревяшкой пыль загребая. За ним и прочие потянулись, ко мне подступая. Вздохнул одноглазый, руку на рукоять гладиса положил.

— Осмелюсь сообщить! В городе получены сведения, что в Италии установлена новая власть во главе с Первым Консулом Криксом. Указаний из Рима не имеем, ответы на письма не получены. Префект города бежал, стража бежала, рабы бежали. Наблюдаются постоянные нарушения общественного спокойствия.

— И что? — не поняла я. В чем беда-то? Этим еще повезло. Подумаешь, префект бежал! От иных городов одни головешки остались.

— Как что? — поразился толстяк. — Требуем, чтобы представители новой власти восстановили порядок, причем в ближайшее же время. В противном случае я не смогу отвечать за город и буду вынужден жаловаться лично Первому Консулу или его претору Спартаку!

Шутит? Нет, не шутит!

* * *

Лай за окном. Подошла, отодвинула ставень, выглянула. Все ясно, очередное происшествие: собака гонится за курицей. Собака лохматая, цвета серого в белых пятнах...

В городе не оказалось не только ворот, но и префектуры. Расположились в доме эдила, где на большом круглом столе с гнутыми ножками нас уже ждала куча восковых табличек. Постарались добрые граждане — все перечислили, ничего не упустили. Беда на беде, читать страшно.

...Пять коров пропало, да одну зарезали, и двадцать овец пропало, и три десятка кур, и сарай за городом сожгли, и три дома обокрали, причем из двух все дочиста вынесли, а у стражников мечи забрали, после чего самих стражников искать пришлось. Рабов же недосчитались тридцать ровным счетом: мужчин девятнадцать, женщин пять, детей обоего пола шестерых. А еще злодейски обесчещена девица Корнелия двадцати лет.

Остальные таблички даже смотреть не стала, и так все ясно. Непуганые они, в этом городе. Среди гор живут, без близких соседей. Новости сюда хорошо если раз в два месяца приходят. О Спартаке да о войне нашей если и слыхали, то краем уха.

— Повезло дуракам! — подвел итог легат Аякс Палус Третий. — Пять коров, двадцать овец и одна девица, понимаешь. Кур три десятка! Это же сулланцы, ветераны римские, им на кресте самое место. Наших тут не было, только застава завернула, значит, свои же, местные, постарались. Рабы беглые, не иначе. И правильно, мало только. Они, дураки, чего не понимают? Мы же спартаковцы, мы их убивать должны — всех, до кого дотянемся. Нашли кому жаловаться!

— С одноногого начнешь, одноглазый? — вздохнула я. — Все-таки не бежал толстяк, не спрятался, не струсил — город охраняет. Пять коров не в счет, конечно. Только не для тех, у кого корова последняя. А что чувствует обесчещенная девица, я тебе, Аякс, когда-нибудь расскажу — если очень захочешь.

Снова лай за окном. И снова гонятся. На этот раз — курица за собакой. Курица рябая, черные перья на крыльях, гребешок бурый, встопорщенный...

— Это же римляне, Папия! Римляне!

— Римляне, — согласилась я. — А мы власть. Понимаешь, Аякс? Мы теперь — власть. Мы должны или перебить этих стариков — или их защищать. Ты прав, дураки они, им бы в лесах прятаться, а не легата спартаковского звать. А может, и не такие дураки. Подсчитай, сколько раз тут власть менялась! Сначала Рим, потом италики, затем снова Рим, Сулла, Марий, вновь Сулла. Но жить-то надо! Знаешь, я поняла, зачем Спартак нас сюда направил. Представь, что это и есть Италия.

Подошла к столу, положила ладонь на гору табличек.

— Наша Италия, Аякс. Мы ее освободили, а что дальше? Уничтожим Рим, но всех римлян на крестах не развесишь. Они останутся — и будут требовать порядка, требовать защиты. Слышал, что нам эдил говорил? Если коров забираешь для войска — расписку давай, если рабов освобождаешь — издавай эдикт...

— Насчет девицы — тоже эдикт издавать? — хмыкнул одноглазый. — Какой эдикт, Папия? Те рабы, что к нам бегут, и так свободны. И мы с тобой свободны.

— А остальные?

Антифон

Мы все ждали, что Спартак и Крикс объявят рабов свободными. Всех — или хотя бы тех, кто родом из Италии. Не объявили. Крикс хотел сделать это после восстановления нашего государства — не успел. Спартак... Как-то я спросила его об этом. «Свободу не дарят, ее завоевывают», — ответил вождь. Тогда мне его ответ даже понравился, теперь же... Не знаю. Завоевывают — ясно, но как быть с женщинами, с детьми, с теми, кто в цепях, кто за решеткой эргастула?

«Правда, что Спартак обещает освободить всех рабов?» — спросил когда-то Прим.

Ганник однажды сказал, что мы не спешим освобождать рабов, дабы не ссориться с нашими друзьями в Риме, чтобы было, о чем торговаться с Серторием. Он зол и несправедлив, Гай Ганник, но сейчас я все чаще вспоминаю его слова.

* * *

— Узнал, госпожа, Папия, чего же не узнать-то? Рупес — город это, Скалистый, значит. А те, что за перевалом, дразнятся, Рюпесом его величают.

— Грубияном?! Не может быть! Рупес-Рюпес, Скалистый Грубиян, город, где даже про Ганнибала ничего не знали? Выходит, мы с тобой в самом Рюпесе порядок наводили! Что же получается, Аякс? Про Ганнибала они не знали, про Рим не слыхали. А теперь и к ним война добралась. Выходит, даже здесь не отсидишься?

* * *