И все-таки — о людях.
Как это ни странно, для меня самым ярким оказался персонаж, можно сказать, второстепенный. Периферийный. Хотя опять же — как посмотреть. Я, собственно, все о том же дяде Юлии, Гнее Юлии Цезаре Агенобарбе. Даже не в том дело, что самым ярким, — просто он один из немногих, кто на самом деле знает, что происходит. Или, скорее всего, не знает — чувствует, не умея толком высказать. Потому и речь его звучит как странное заклинание. Или как речь помешанного:
Сетует дядя Юлий на нарушение вековых традиций, богами заповеданных, страшится, заговаривается. Только вот что-то есть еще в его сбивчивых и запутанных фразах. Предчувствие. Предвидение. Да и сам он уже — не вполне принадлежит старому Риму со всеми его традициями вместе. Скоро, скоро все переменится. Слышите, бормочет? «Грех это грех это грех это»... Что-то не так здесь! Не было у римлян понятия греха! Они и слова-то такого не знали. Была у них «fides» — вера плюс благочестие, плюс соблюдение договора с богами, плюс еще много чего. Нарушил договор — значит, от «fides» отошел, отступился. Боги, конечно, за такое накажут. Только вот грех — другое это, совсем другое... А дядя продолжает:
Избранный народ, говорите? Ну да, какой народ боги избрали, тот и избранный. Беда вот только, что каждый народ своим богам поклоняется. А у других богов и другие избранные найдутся. Уже почти нашлись. А двум избранным — равно как и двум избравшим — не бывать в одной ойкумене. Слово такое умное. Греческое. Вроде синекдохи.
В общем, неладно что-то в государстве Римском. Ох неладно.
А тут еще эта девочка Папия, судьбой искалеченная. Учителя себе странного нашла... Кто он? Чему учит? Есть, конечно, предположения, только вот зябко от них. Боязно.
Знаете, что говорили средневековые богословы? Иисус внешне не отличался от остальных людей. Только он никогда не смеялся. Вот так...