Ангел-стажёр (СИ)

Так, с первым актом бурного отчаяния покончено. Пора переходить ко второму — тихого. Я подтащил шезлонг к стене и ничком повалился на него. Ненароком свесив руку между ним и стеной. Как раз пальцы до земли дотянулись.

Пыль раскопалась в один момент. Чего не скажешь о земле под ней. Вот я уверен — они специально выбрали самый каменистый заброшенный уголок! Пришлось зализывать содранные в кровь пальцы — мне еще заражения крови не хватало. Я на вечность в неволе не согласен — на вечность в неволе и в муках тем более.

И вот только тогда — перепробовав, прямо как по замыслу авторов пьесы, все способы побега — я вдруг осознал, что пытался действовать исключительно человеческими методами. Здесь, в родных пенатах! Где я уже сталкивался с похожей преградой. И почти одолел ее. Ангельским приемом.

Мне бы только через эту стену перебраться!

Все также не меняя позы на шезлонге, я потянулся к ней не руками или глазами, а сознанием. Так и есть — не такая уж она гладкая и сплошная! Через Татьянину дверь, правда, мне нужно было только мысленно просочиться, чтобы до ее сознания достучаться. Здесь же мне предстояло не просто найти мельчайшие трещинки, а расширить их, соединить с другими, и так и расталкивать их, выгибать, как прутья в заборе, пока лаз не образуется.

Посмотрел бы я на этого вашего хваленого Монте-Кристо перед лицом такой задачи! Тем более, что я не имел ни малейшего желания убить на ее решение столько же времени — а то потом придется всю вечность не жизнью с любимой женщиной наслаждаться, а местью ее похитителю.

Так, нужно ее предупредить, что я еще немного задерживаюсь. Но не прямо — незачем ей знать, что меня в стеклянную клетку посадили, как кролика в зоопарке. А она ведь не отстанет, пока не вытрясет все подробности. Из меня — но не из Стаса. Заодно попробую узнать у него, куда же это меня зашвырнули.

Я застал его в уже довольно мрачном расположении духа. Выслушав мой рассказ, он разразился потоком цветистых выражений. Которые прозвучали у меня в ушах музыкой. Траурной. Стас прибегает к столь яркому многословию, когда сделать ничего не может.

— А где я? — робко перебил я его.

— А я откуда знаю? — огрызнулся он. — Заброшенных уровней с добрый десяток, и я понятия не имею, у кого к ним доступ есть. И запрос делать нельзя — объясняй потом, с какой стати. Ты не мог хоть этажи посчитать, пока бегал?

— В голову даже не пришло, — честно признался я, и добавил со скромным достоинством: — Меня вытаскивать не надо — сам справлюсь.

— Не понял, — мгновенно напрягся он.

— Без жертв, не переживай, — успокоил я его. — Ты только Татьяну предупреди, чтобы она чего-нибудь не натворила.

— Спасибо, — окончательно помрачнел он.

Мы договорились выходить на связь только в самом экстренном случае — теперь я даже проверить не мог, не подослали ли ко мне целителя.

Первый экстренный случай образовался прямо в конце следующего дня.

— Что это у Татьяны за дела с темными? — ворвался рык Стаса с мою сосредоточенность на первой найденной в стене трещинке, которую мне уже удалось расширить на несколько миллиметров. За два дня.

— Не понял, — рассеянно ответил я его излюбленной фразой, лихорадочно пытаясь хоть как-то пометить едва различимые труды своих титанических трудов. Мне же их потом опять полдня искать!

— С какого это перепуга они ей оперативные сводки по твоей ситуации докладывают? — не унимался Стас.

Вся моя собранность на одной единственной мысли о том, как продырявить эту проклятую стену, разлетелась вдребезги, как хрустальный шар под ударом кувалды. Вот почему со стеной так нельзя? Почему в родных пенатах только преграды на моем пути непоколебимым монолитом стоят?

Нет, мне, конечно, приятно, что ее все еще интересует моя судьба. А нельзя справляться о ней у первоисточника? И поддержать его заодно добрым словом? У нее для меня уже ничего, кроме «Я же тебе говорила», не осталось? Ей уже достаточно всего лишь узнать, распылили меня или еще нет?

Монте-Кристо повезло. У него чувства времени не было. И связи с внешним миром. Интересно, продолжил бы он прогрызать свой путь на свободу, если бы узнал, что любимой женщине уже сообщили о его кончине, дали поносить траур положенное приличиями время и сделали предложение устроить все же свою судьбу?

Понятное дело, что обнаружив в конце своего туннеля лишь одно разбитое корыто, он возомнил себя карающим ангелом. А я к Стасу в подчинение до скончания вечности не хочу. Мстительность хранителю не к лицу, он призван не счет за катастрофы выставлять, а предотвращать их. Причем, не закулисными интригами, а в честном, открытом поединке с их источником.

И не с финальным устранением последнего — по причине его бессмертия — а с моральным подавлением любых его низменных намерений.

И, естественно, оставляя прекрасную даму в блаженном неведении как о сражении за ее благосклонность, так и о самой возможности меня ее лишить.

— Я тебя в последний раз предупреждаю — оставь Татьяну в покое! — решительно начал я, вызвав темного гения.