Ангел страха

— Декадентство! — сказал Володя, чувствуя, как в груди у него поднимается глухое, тоскливое раздражение против этого человека, который будил в нем никогда ранее не звучавшие струны. — Какая тайна? Никакой тайны нет! Все должно быть ясным…

— Оставь, Володя! — томно сказала Рапса Васильевна. — Я так люблю немного пофилософствовать в сумерки.

Вошла горничная с лампой.

— Ну, вы сидите, философствуйте, — резко сказал Володя, вставая, — а я пойду, пройдусь.

— Слыхали вы, как Горбов избил Сашу? — спросила Раиса Васильевна за утренним чаем. — Это ужасный негодяй! Такой деспот!

— Сашу? Как? За что? — посыпались вопросы.

— Не хочет идти замуж. Приезжал жених, а она в лес убежала….

— Поделом, — сказал Володя сквозь зубы. — И, вообще, мама, мне кажется это не наше дело. Может быть, по их делам ей необходимо выйти замуж. Что за странная опека с нашей стороны? Впрочем, если уж ты так добра, отдай Горбову огороды в безвозмездное пользование…

— Меня удивляет, Володя, твое рассуждение! — сказала Раиса Васильевна, сильно волнуясь. — Ведь это насилие!

— Все они в этом быту выходят замуж не по своей воле… Да и, наконец, он ее отец, а вы кто?

— Но ведь он ее так избил, что она лежит.

— Ну, это она, наверное, преувеличивает: так, потаскал за волосное правление, для порядку.

— Барыня, — доложила горничная, входя впопыхах на террасу, — там на кухню прибежала Саша, убивается, просится спрятать ее.

У горничной, пожилой, приличной девушки с восковым надменным лицом, одетой в туго накрахмаленное платье, нельзя было разобрать, сочувствует она происшествию или нет. Она просто докладывала, выжидая, какое впечатление произведет это на господ.

— Какое ж мы имеем право спрятать? Ах, Боже мой! — заволновалась Раиса Васильевна.

Горничная презрительно улыбнулась и сказала грубым голосом:

— Я ей говорила… Нешто она понимает? Таращит глаза, как очумелая. «Спасите, — плачет, — спасите!» Ровно очумелая, прости Господи!

— Я сама поговорю с Горбовым! — сказала Раиса Васильевна, вставая. — Нет, я этого так не могу оставить.

— Поговорите, барыня, пожалуйста! — попросила горничная, внезапно изобразив на своем лице сочувствие. — Такой мужик! Все-ё девочку синяками изукрасил… Негодяй!

— Где она там? Позовите ее ко мне! — приказала Раиса Васильевна.

— Я прошу вас, мама, этого не делать, — сказал Володя взволнованным, но решительным голосом.

— Но почему, мой друг?

— Почему? Вы хотите знать, почему?.. Потому, что Горбов может наговорить вам грубостей… и будет прав!

— Но как же не заступиться за девочку? Пускай наговорит! Я пригрожу ему, что не стану сдавать в аренду огородов.

— Вы думаете, вы спасете ее такими угрозами от побоев? Ош-шиб-аетесь!

— Но что же сделать? Оставить так?

— Разумеется. Конечно, я не одобряю побоев, но что вы можете сделать против темной силы? Ах, все это такие сентиментальности!

— Нет, нет, я все-таки с нею поговорю…

— Да о чем?

— Так… утешу, успокою….

— Напротив, своим участием вы ее только хуже расстроите… Словом, я вас прошу не вмешиваться… ради вашего же спокойствия прошу.

— Право же, Володенька… Наконец, она моя крестница… Нет, я не могу… Позовите, ее сюда!

— Слушаю-с, — сказала горничная и поспешно вышла.

— В таком случае я умываю руки, — сказал Володя, бледный от раздражения и с оскорбленною миною спустился с террасы в парк.

На одной из дорожек ему попался Горбов, нахмуренный, молчаливый. Он, видимо, шел за дочерью. Поравнявшись с Володей, он сказал:

— Санька опять убегла. Сделайте вы такую Божескую милость: прикажите гонять ее со двора… Ведь этак что же? Жених приехал из города, а мы ее повсюду искать… Ах, ты, Бож-же мой!

Излив свое огорчение, он вдруг сорвался с места и с злым, хищным выражением лица зашагал дальше.

Володя нерешительно посмотрел ему вслед, потом пожал плечами и направился к оврагам. Долго видно было, как он шел между кустами, понуря голову и как бы в раздумье останавливаясь, пока его мужественная, молодая фигура не смешалась с морем зелени.

Спустя несколько минут, по тому же направлению, крадучись, пробиралась женская фигура. По желтому платку можно было узнать Сашу. Только платок был сбит на сторону, и все движения девушки были необычны для нее. Она шла, нагибаясь к земле, к оттого ее руки казались длиннее обыкновенного; вся она напоминала затравленное животное. Нескладно передвигая своими длинными, худыми, как спички, ногами, по которым беспомощно трепалась какая-то короткая ситцевая ветошка красного цвета, она перебегала от куста к кусту, прячась и припадая. Иногда она останавливалась и с шумом сморкалась двумя пальцами. Волосы ее были растрепаны; глаза и губы распухли от слез.

— Сань-ка! Поди сюды, стерва-а! — слышался голос Горбова на опушке.

То, что услышать случайно Иван Григорьевич, лежа у своих осинок на мягком ползущем мху, преисполнило его сердце негодованием.

Говорили два голоса, мужской и женский: Володин и Саши «огородниковой».

— Барин, хороший, милый, Володенька…

— Ну? Что же дальше?

— Убьет он меня, как на мне женится…

— Будет тебе говорить глупости! Умная девушка, а говоришь вздор…