А этот Старый Орешник — Эндрю Джэксон — был физически самым незадавшимся президентом, хотя в народе прослыл мужественным и крепким; он страдал от стольких недугов, что простое их перечисление (осуществленное Швеппенхайзером с наикомичнейшим «английским» произношением) вызывало неудержимый хохот. Лихорадка и малярия… дизентерия… заболевания дыхательных путей… боли в груди… абсцессы в легких… кровотечения… инфекционные болезни… хроническое переутомление… депрессия… резкие смены настроения… состояние, именуемое «бронхоэктаз», когда больной отхаркивает большое количество гнойной мокроты… гнилые зубы… отчаянные головные боли… частичная слепота… и — самое унизительное — старинная болезнь, известная под названием «великая чесотка», когда у несчастного непрерывно чешется все тело с головы до пят. (И однако же, поражался Швеппенхайзер, именно этот президент сумел так укрепить свою власть, как никто до него!) Казалось бы, Джордж Вашингтон, которым Швеппенхайзер нехотя восхищался, должен был избегнуть его зубоскальства, однако именно Вашингтона Швеппенхайзер необычайно комично изображал, показывая, как этот поразительный ипохондрик занимался самолечением (очень ловко, без помощи врачей, «пуская себе кровь»; смерть застигла его, говорят, в тот момент, когда он щупал себе пульс). Другой жестокий и одновременно забавный рассказ был связан с президентом Уильямом МакКинли и его полусумасшедшей эпилептичкой-женой Идой. Оказывается, президент не только не стыдился своей жены и не сочувствовал гостям и посетителям, присутствовавшим при ее припадках, а наоборот: настаивал, чтобы она сопровождала его на всех торжествах и даже помогала ему в качестве хозяйки на официальных банкетах. До чего же невероятно смешон был толстенький Швеппенхайзер, когда он изображал поочередно Мак-Кинли и Иду за обеденным столом! Мак-Кинли знал симптомы, появлявшиеся у жены перед припадком, и в нужный момент ловко набрасывал ей на голову салфетку, в то время как гости — а среди них бывали короли и императоры — в изумлении взирали на происходящее. Бедняга под салфеткой корчилась в конвульсиях, мычала, стонала, свистела, вскрикивала, причмокивала; а когда припадок кончался, Мак-Кинли стаскивал с нее салфетку, и обед продолжался, точно ничего не произошло.
— Этого же не было!.. Этого
— А вот и было, было, — заверял их Швеппенхайзер, подмигивая, и потея, и оттягивая свою бабочку. (В последующие годы, встречаясь на заседаниях, конференциях, вечеринках, в судах, в помещениях, отведенных для советов директоров, в конгрессе, в обеденных залах для избранных на Уолл-стрите — собственно, повсюду, выпускники школы Бауэра, учившиеся там в славную эру Швеппенхайзера, состязались друг с другом в умении воссоздать эту его сценку «Мистер и миссис Мак-Кинли». Швеппенхайзер был, конечно, неподражаем, но даже неуклюжие попытки его учеников вызывали смех. Взрослые люди сгибались пополам от хохота, точно в приступе резкой боли, по щекам их катились слезы. «Ида, милочка, салфетку! Пора накидывать салфетку!» — «Ах да!»)
Джефферсон, которым Швеппенхайзер волей-неволей вынужден был восхищаться, избежал его острословия, зато Линкольн, бедняга Линкольн, которым Швеппенхайзер в известной мере тоже восхищался, вдохновил его на самые блистательные пародии. Страх Линкольна перед браком и его побег в день свадьбы… его депрессии и приступы маниакального психоза… частые припадки настоящего безумия, иначе не назовешь, — все служило сырьем для мельницы Швеппенхайзера. (Не всем известно, что Линкольна в раннем детстве лягнула в голову лошадь и мозг его, несомненно, от этого пострадал.) Но самым поразительным было то, как вела себя супруга Линкольна Мэри, которая, вне всякого сомнения, была не в своем уме, страдала истериками, навязчивыми идеями и часто впадала в буйство, что скорее всего (так считал Швеппенхайзер) являлось следствием сифилиса. (Слово повисло в воздухе классной комнаты, шипящее и таинственное, тем более заметное, что Швеппенхайзер, скорее всего намеренно, разрубил его: